Мой суженый, мой ряженый
Шрифт:
16
Снежный, но мягкий январь сменился февралем, вьюжным, с ледяными, задиристыми ветрами. Все устали от зимы. Хотелось тепла и света, хотелось снять тяжелую и громоздкую одежду, пройти по освобожденной от снега земле, вдохнуть полной грудью аромат свежей зелени, подставить лицо под струи первого весеннего дождя.
Женя тоже чувствовала, что устала. Ее охватили апатия и вялость, она с трудом заставляла себя утром просыпаться, тащиться в библиотеку, оттуда на курсы. У нее стала часто болеть голова. Все это не могло не отразиться на занятиях — диплом, который был, кажется, почти готов, застопорился
На очередной консультации он бегло проглядел последние Женины конспекты, задумчиво помолчал, потом произнес:
— Не могу сказать, что это плохо. В целом, все верно. Но как-то… слишком уж сжато, по минимуму. Хотелось бы немного расшириться и углубиться. Женечка, вы не успели как следует изучить дополнительный материал? — Столбовой поглядел на нее вопросительно.
Женя кивнула и опустила голову.
— Ну да, — рассеянно пробормотал он. — Пожалуй, времени, действительно, было мало. Хотя… хотя нет! Времени было достаточно, по крайней мере, для вас. — Столбовой снова, на этот раз более внимательно, глянул на Женю. Его лицо смягчилось, в глазах мелькнуло участие. — Что с вами? Вы снова неважно себя чувствуете?
— Нет, нормально.
— Но я же вижу, вас что-то беспокоит. И это явно не линейное программирование. — Он улыбнулся и вдруг проговорил просто и как бы невзначай. — Вы, часом, не влюблены?
Женя смущенно потупилась и ничего не ответила.
— Угадал! — оживился Столбовой. — Ну, и чего же тут стесняться? В вашем возрасте странно было бы не иметь сердечной привязанности. Что же, ваша симпатия взаимна? Впрочем, глупый вопрос: в такую девушку невозможно не влюбиться. — Он неожиданно перестал улыбаться и вновь сделался серьезным. — Да, Женечка, доложу я вам, это проблема. Для человека, сосредоточенного на науке, особенно. Вам сейчас должно быть очень и очень непросто.
— Верно, — совсем тихо проговорила она.
— Знаю. — Столбовой вздохнул. — Помню себя в эти годы. Мне курсовую защищать, а я возьми и влюбись по уши в однокурсницу. Да еще и безо всякой взаимности.
— Без взаимности? Вы? — изумилась Женя.
— А чему вы удивляетесь? Думаете, я был эдаким, как сейчас принято говорить, мачо, и девушки штабелями падали к моим ногам? — Столбовой хитро подмигнул.
— Ну… — Женя неопределенно пожала плечами, давая понять, что именно это она и думает.
Столбовой весело рассмеялся.
— Должен вас разочаровать. Это сейчас, когда мне перевалило за шестьдесят, я выгляжу еще более или менее. Стараюсь держать марку! — Он картинно поправил галстук, распрямил плечи, не переставая задорно и озорно улыбаться Жене. — А вот лет в двадцать я ничем не мог щегольнуть: ни внешностью, ни комплекцией. Моей возлюбленной нравились бравые парни, с косой саженью в плечах, а на меня, дохляка, она и не смотрела.
— Вы страдали? — немного осмелев, спросила Женя.
— Еще как! Потом, правда, это прошло. Годам к тридцати я как-то выправился, и женщины почтили, наконец, меня своим вниманием. Не скрою, мне это было ох как приятно. — Столбовой слегка коснулся пальцами своей роскошной седой шевелюры и замолчал.
Женя смотрела на него с интересом и благодарностью. Он захлопнул тетрадь и через стол протянул ей.
— Держите. Поработайте как следует,
— Спасибо, Николай Николаевич. — Женя встала. — До свиданья.
— С Богом, — произнес Столбовой.
Она вышла из аудитории и стала спускаться по лестнице. Ей показалось, что ее будто бы слегка знобит. «Не хватало еще простыть», — забеспокоилась Женя. Она зябко поежилась и плотней укутала горло шарфом. Ее медленно, но верно охватывала паника.
Столбовому легко говорить «поработай, как следует»! А как ей работать, когда днем она вертится, как волчок, а все вечера напролет торчит у Женьки в его халупе, где даже компьютера нет? Заниматься там? Это невозможно: за стеной вышагивает свои километры Зинаида, не давая ни на минуту сосредоточиться. Да и какие занятия в Женькином присутствии! Две трети из того времени, что они вместе, они проводят в постели. Женя много раз пробовала отменить хотя бы одно из их ежедневных свиданий или хотя бы перенести его на свою территорию, но не тут-то было. Стоило ей заикнуться о том, что сегодня они не увидятся, Женька тут же вставал на дыбы. Перед его гневом она отчего-то была совершенно бессильна и беспомощна. Происходило как раз то, чего Женя боялась в самом начале их отношений: чем дальше, тем больше она привыкала подчиняться, игнорируя собственные интересы, усталость, плохое самочувствие. Ему достаточно было погладить ее по голове, взять на колени, сказать на ухо «Пичужка», и Женя таяла, как воск под воздействием пламени. Такое положение вещей ее откровенно угнетало, но поделать с собой она ничего не могла…
…Выйдя из института на улицу, Женя ощутила себя совсем разбитой. По тротуару неслась колючая пурга, сухой, как пенопластовые крошки, снег моментально забился в рот и нос, мешая дышать. Тело ломило, лоб горел.
«Я, действительно, заболеваю», — с тоской подумала Женя. Она вспомнила, что до сих пор не позвонила Женьке, а он, наверняка, уже давно ждет, когда она объявится. С трудом удерживаясь на ногах под пронизывающим ветром, Женя вытащила из сумочки мобильник и оледеневшими пальцами набрала номер. Женька отозвался сразу.
— Ты где, Пичужка?
— Только что была на консультации. Освободилась пять минут назад.
— Вот и отлично. Тебя встретить, или сама доберешься?
Женя почувствовала, что вот-вот упадет от усталости и изнеможения.
— Женька, я, кажется, подцепила грипп. У меня жар. Ты прости, я поеду домой.
— Зачем тебе домой? — тут же возразил он. — Тем более, езжай ко мне. Мать целую банку меда притащила из магазина, будем тебя лечить.
— Нет, Жень, я не хочу меда. Я хочу к себе. Мне очень много нужно сделать к четвергу.
— Ну, как хочешь, — холодно произнес Женька.
Это был его коронный номер. Он никогда не злился громко, не повышал на нее голос — просто становился убийственно равнодушным и совершенно чужим: как будто бы и не он только что сжимал ее до боли в объятиях, шептал ей забавные и ласковые словечки, трогательно и нежно заботился, оберегая от всякого пустяка.
Именно этого мгновенного отчуждения Женя и не могла перенести, оно резало ее по сердцу, точно ножом. Сейчас от Женькиных слов она почувствовала все ту же острую боль.