Мой театр. По страницам дневника. Книга II
Шрифт:
Тут выясняется, что всем артистам, кроме нас, за выступления заплатили. На наше законное «почему?» руководство театра ответило: «Ну и что, что вы выходите на сцену? Вы можете и подарить свои танцы». По поводу подарка Пети у нас с Илзе сомнений не было, осадок остался оттого, как с нами поступили. Сказать Ролану, что нам не платят за выступления, мы, конечно, не могли.
Параллельно с этим в Большом театре начались постановочные репетиции балета по комедии В. Шекспира «Сон в летнюю ночь» Дж. Ноймайера. Я получил роль Оберона/Тезея, моей партнершей стала С. Захарова. Интересный, сложный, большой спектакль, который Джон прежде ставил для своей труппы в Гамбурге, а потом для многих театров Европы, включая Парижскую оперу.
Но
Назначая нас со Светой на роли, Ноймайер хотел подобрать гармоничный дуэт, все-таки королева фей и король эльфов. Но Света на «пальцах» – с меня ростом, делать поставленные Джоном виртуозные поддержки… Это было нечто на грани возможного.
В результате танцев у меня нет, и Светы нет. Она все время куда-то уезжала на гастроли. Приходилось репетировать с другими балеринами, а у них другой рост, другие ноги. Меня так и подмывало отказаться от спектакля, но Ноймайера не было в Москве.
Света приехала за две недели до премьеры, я стал с ней учить спектакль. Партия Ипполиты/Титании Захаровой очень подходила, возможно, это лучшая ее роль. У нас сложился красивый дуэт, мы выглядели единым целым.
Я передумал отказываться от балета, но дался мне он очень тяжело. Сложнейшие поддержки то на руках, то на плече, то уж не знаю на чем! На одной из них, со Светой, стоявшей на моей голове, я должен был сесть на колено. Опускаюсь, а оперированной ноги не чувствую, жуть какая-то.
Наконец приехал Ноймайер. Он – человек великолепно образованный. Не рассчитывая на то, что артисты балета «дружат» с книгами, он постоянно после репетиций читал нам лекции о Шекспире, о влиянии Блейка на английскую литературу и так далее. У Джона начинался неуправляемый и бесконечный поток сознания. Он привык так работать у себя в труппе в Гамбурге. А у нас со Светой мало того что идут собственные спектакли и репетиции, в его балете еще три часа бесконечных танцев: четыре тяжелейших дуэта и свои сцены. Я на себе, кроме Захаровой, еще и Яна Годовского, исполнявшего роль Пака, носил: ношу его, ношу, а тут шаг и двойное assamble, снова ношу – опять шаг, двойное assamble, и далее всё в том же роде.
Во «Сне в летнюю ночь» у Джона есть эпизод сватовства – «Кавалер роз». На сцене одновременно человек двести танцует: все главные персонажи, кордебалет, занят каждый метр. Красиво поставлено. Выходит Герцог (я его изображаю), ему подают розу, которую он отдает Ипполите – Захаровой. Мы передачу этого цветка репетировали в течение нескольких дней!
В какой-то момент я взмолился: «Джон, простите, пожалуйста, у нас дуэты не отрепетированы!» Время летит, а мы розой занимаемся, которую на сцене Большого театра могли рассмотреть от силы пара десятков зрителей первых рядов партера. Ноймайер замер, услышав мою реплику, потом стальным тоном произнес: «В моих спектаклях нет ничего лишнего». Я бы с ним в этом смысле сильно поспорил, а про себя подумал, что Пети бы так никогда не сказал!
К премьере Джон нас со Светой окончательно и бесповоротно замучил. Другие исполнители главных партий, включая премьеров – Уварова и Филина, внезапно занемогли. Мы с Захаровой отработали все прогоны, две генеральные репетиции, а потом еще три премьерных спектакля: 22-го, 24-го и 26-го декабря. 28-го и 29-го я выходил в мюзикле «Ромео и Джульетта», 31 декабря традиционно станцевал в «Щелкунчике».
16
Конец 2004 года запомнился мне печальным событием. В канун католического Рождества скончалась Эмма Ивановна Степанова – верный друг, поклонница, «перешедшая» мне от Улановой и Колпаковой. Накануне премьеры «Сна в летнюю ночь» она позвонила: «Коленька, я завтра ложусь в больницу, у меня операция. Я оттуда не вернусь, больше тебя не увижу. Звоню, чтобы сказать – твои спектакли дарили мне необыкновенную радость, делали мою жизнь прекрасной».
Я попытался ее приободрить, сказал, что у нее замечательная семья, которая ее обожает, и услышал: «Это все прекрасно, но ничего лучше, чем спектакль с твоим участием, в моей жизни не было».
Эмма Ивановна ходила на все мои выступления, затем звонила, выдавая подробную рецензию. После «Пиковой дамы» призналась: «Коленька, я не могу смотреть этот спектакль. Вы понимаете, вы… вы воспеваете подонка! Вы так его потрясающе танцуете, что я плачу и переживаю за него. А ведь он – олицетворение всего самого ужасного! Но ваше обаяние его переплюсовывает!» Я тогда впервые задумался на эту тему. И каждый раз после «Пиковой дамы» Эммочка звонила и говорила: «Коленька, замечательно, но это ужасно!»
17
Во время постановки «Сна в летнюю ночь» меня вызвал Ратманский, предложил станцевать его балет «Лея». Я честно сказал: «Лёш, знаешь, там много надо ползать на коленях. Давай лучше „Светлый ручей“ станцую?» Ратманский ставил этот балет, когда я в Японии «Юношу и Смерть» танцевал.
Начали с Лёшей репетировать партию Классического танцовщика, который в одной из сцен переодевается в костюм Сильфиды и шалит на пуантах. Это был, на мой взгляд, один из немногих ярких моментов в спектакле. До меня исполнители этой роли просто комиковали, надевая женские балетные туфли. Мне это было неинтересно, моя Сильфида по-настоящему затанцевала, запрыгала, закрутилась в пируэтах, успевая в паузе выкурить папироску. Я ведь мог на пуантах все что угодно сплясать.
…Пока я залечивал свою травму, Ратманский, ставший руководителем балета ГАБТа, привел в театр свою жену – Татьяну Киливнюк, в прошлом артистку театра оперы и балета им. Т. Шевченко в Киеве. Она без всякого смущения стала указывать педагогам – Народным артисткам СССР, как надо репетировать, и балеринам – тоже Народным артисткам, как надо танцевать. К моменту моего появления в Москве после травмы с Татьяной все переругались до такого состояния, что Лёше посоветовали держать супругу от театра подальше.
Одновременно со мной партию Классической танцовщицы в «Светлом ручье» готовила Степаненко. Год назад на премьере этого балета Галя собиралась исполнить другую роль, там было аж две главные героини. Но в день спектакля у нее с Ратманским случился большой скандал. Лёша тут же снял Галю с партии, заменив другой балериной.
На этот раз у Степаненко со «Светлым ручьем», как говорится, тоже не сложилось. Нам дали оркестровый прогон на Верхней сцене, в зрительной части тут же появилась Киливнюк. У меня с ней на тот момент были совершенно нормальные отношения. Когда репетиция закончилась, Таня вместе со Стручковой и Фадеечевым вдруг поднялась на сцену. Мы с Николаем Борисовичем что-то обсуждали, когда Киливнюк беспардонно вмешалась в разговор: «Вы и тут неправильно делаете, и здесь неправильно делаете». Я ей: «Тань, Лёша сам это репетировал». Фадеечев тоже молчать не стал: «Алексей нам показывал, мы не учили с записи». А она: «Вот вам в Большом театре вообще ничего нельзя сказать, вы все воспринимаете в штыки!» – «Если нам балетмейстер так сказал, почему мы должны делать по-другому?» – удивился я. «Вы и классику так танцуете – кое-как!» – «Танечка, – остановил я ее, – ты представляешь, чтобы к Рае Хилько (прима-балерина в Киеве) подошла бы девочка из кордебалета театра в Днепропетровске и посмела ей сделать замечание? Ты вообще в своем уме?» Таня побледнела, схватила подошедшего Ратманского за руку и увела его со сцены.