Мой Уитмен
Шрифт:
«Он обрадовал меня такою радостью, какой не радовал уже многие годы ни один из новых людей, — писал позднее знаменитый норвежский писатель Бьернстерне-Бьернсон. — Я и не чаял, чтобы в Америке еще на моем веку возник такой спасительный дух! Несколько дней я ходил сам не свой под обаянием этой книги, и сейчас ее широкие образы нет-нет да и нагрянут на меня, словно я в океане и вижу, как мчатся гигантские льдины, предвестницы близкой весны!»
И все же должно было пройти еще полвека, чтобы слава Уитмена вышла далеко за пределы небольших литературных кружков.
5
Важнейшим событием в жизни Уолта Уитмена была Гражданская война за объединение Штатов.
В конце 1862 года поэт узнал из газет, что ранен его брат Джордж, сражавшийся в войсках северян. Он поспешил на фронт — навестить любимого
Большинство военных лазаретов сосредоточивалось тогда в Вашингтоне. Уитмен перебрался в этот город и три года ухаживал там за больными и ранеными, не боясь ни оспы, ни гангрены, ни тифа, среди ежечасных смертей.
Седой, молчаливый, бородатый, медлительный, он уже одним своим видом успокаивал их, и те, к кому он подходил хоть на минуту, чувствовали себя — хоть на минуту — счастливыми. Было в нем что-то магнетическое.
«Никогда не забуду той ночи, — пишет один очевидец, — когда я сопровождал Уолта Уитмена при его обходе нашего лазарета. Лазарет был переполнен. Койки пришлось сдвинуть в три ряда. Когда приходил Уолт Уитмен, на всех лицах появлялись улыбки, и, казалось, его присутствие озаряло то место, к которому он подходил. На каждой койке еле слышными дрожащими голосами зазывали его больные и раненые… Того он утешит словом, тому напишет под диктовку письмо, тому даст щепоть табаку или почтовую марку. От иного умирающего выслушает поручения к невесте, к матери, к жене, иного ободрит прощальным поцелуем… Больные беспрестанно кричали ему: „Уолт, Уолт, Уолт, приходи опять“».
Конечно, он работал безвозмездно, не связанный ни с какой организацией по оказанию помощи раненым.
«Дорогая мама! — писал он своей матери 15 апреля 1863 года. — Весу во мне не меньше двухсот фунтов, а физиономия стала пунцовая. Шея, борода и лицо в самом невозможном состоянии. Не потому ли я и могу делать кое-какое добро нашим раненым и больным мальчуганам, что я такой большой, волосатый, похожий на дикого буйвола? Здесь много солдат с Запада, с далекого Севера — вот они и потянулись к человеку, который не похож на наших лакированных, гладко бритых франтоватых горожан». [29]
29
The Correspondence of Walt Whitman, vol. I. 1842–1867. Edwin Haviland Miller, editor. New York University Press, 1961, p. 89 («Письма Уолта Уитмена»).
12 мая 1863 года он записал в дневнике:
«…А лагери для раненых! — О боже, что за зрелище! — И это называется гуманностью! — Эта бойня, — там они лежат, несчастные парни — по двести, по триста человек — под открытым небом в лесу — стоны и вопли — запах крови, смешанный со свежим дыханием ночи, травы, деревьев — эта мясорубка — о, как хорошо, что их матери и сестры не могут увидеть их, им и в голову не приходит, что существуют такие ужасы. Один ранен снарядом и в руку и в ногу, ампутировали и ту и другую, и они валяются тут же. — У иных оторваны ноги, у иных пуля прошла в грудь навылет, — у иных неописуемо ужасные раны — в лицо, в голову, в живот — все они изувечены, растерзаны, раздавлены. — Иные еще совсем мальчики… — И эта свалка раненых озаряется мирным сиянием полной луны». [30]
30
The Collective Writings of Walt Whitman, vol. I, p. 46–47. Specimen Days, New York. 1963 («Избранные дни»).
Письмо от 22 июня 1863 года:
«А что касается санитарных инспекторов и тому подобных субъектов, мне тошно смотреть на них — и не хотел бы я принадлежать к их числу! Посмотрела бы ты, как наши раненые, беспомощно простертые на койках, отворачиваются, чуть заметят всех этих агентов, попов и других презренных наемников (они всегда казались мне сворой волков и лисиц). Все они получают солидное жалованье, все поголовно гнусны и невежественны». [31]
Сам он жил в конуре и скудные средства к жизни добывал мелкой журнальной работой. Друзья нашли для него должность писца в одном из вашингтонских учреждений, и все свое свободное время он продолжал отдавать лазаретам…
31
The Correspondence of Walt Whitman, vol. I, 1961, p. 110 («Письма Уолта Уитмена»).
Ежедневно ему приходилось присутствовать при тягостных и мрачных событиях.
В своем дневнике 1863 года он сделал такую запись:
«Нынче, 22 июля, я провел весь вечер у постели одного молодого солдата по имени Оскар Ф. Уилбер, 154-го Нью-Йоркского полка, рота Г. У него кровавый понос и тяжелая рана. Он попросил меня почитать ему Новый Завет. Я спросил: о чем прочитать? Он ответил: выберите сами. Я прочел ему те главы, где описаны последние часы Иисуса Христа и как его распинали. Несчастный истерзанный юноша попросил прочитать и ту главу, где изображено воскресение. Я читал очень медленно, так как Оскар совсем ослабел… Чтение утешило его, но на глазах были слезы. Он спросил меня, верю ли я в бога. Я ответил: „Пожалуй, не верю, мой друг. А может быть и верю, но по-своему. А в конце концов это одно и то же“. Он сказал: „Здесь вся моя надежда“. Говорил о смерти, сказал, что не боится ее. „А разве, Оскар, ты не надеешься выздороветь?“ — спросил я. Он ответил: „Это едва ли“. Спокойно говорил о своем положении. Ранен он тяжело, потерял много крови. Понос доконал его, и я чувствовал, что он уже почти мертвец. Он был бодр и расположен ко мне. На прощание я поцеловал его. Мой поцелуй он возвратил мне четырежды. Дал мне адрес своей матери: миссис Салли Д. Уилбер, Каттараугус, в штате Нью-Йорк. Я виделся с ним два-три раза. Он умер через несколько дней после только что описанного свидания». [32]
32
The Collective Writings of Walt Whitman, vol. I, p. 56–57. Specimen Days, New York, 1963 («Избранные дни»).
К началу 1864 года — как видно из писем Уитмена — каждодневная «самоотдача» страдающим людям, соучастие в их предсмертных терзаниях стали сказываться на его (до той поры несокрушимом) здоровье. Он устал, надорвался и — впервые в жизни — заболел. Говорили, будто перевязывая гангренозного больного, он неосторожно прикоснулся к ране порезанным пальцем, и вся его рука до плеча воспалилась. Воспаление будто бы вскоре прошло, но через несколько лет этот случай привел его к большой катастрофе.
Война кончилась. Он остался в столице и поступил чиновником в министерство внутренних дел. Во главе министерства стоял тогда Джемс Гарлан, бывший методистский священник. Когда Гарлан узнал, что в числе его новых служащих есть автор «безнравственной» книги, он велел уволить его в двадцать четыре часа. Это случилось в июне 1865 года.
Поэт ушел обычной величавой походкой и вскоре при содействии друзей отыскал себе новое место — клерка в министерстве финансов.
Грубое самодурство Гарлана не только не принесло книге Уитмена никакого вреда, но. напротив, сослужило ей великую службу. Друг поэта, ирландец О'Коннор, страстный борец за освобождение негров, выступил в защиту поруганной книги и напечатал брошюру об Уитмене «Добрый седой поэт», где, с негодованием обличая мракобеса-министра, прославлял Уитмена как одного из величайших поэтов передовой демократии. Прозвище «доброго седого поэта» с той поры стало постоянным эпитетом Уитмена.
«Конечно, — утверждал О'Коннор, — те слова и выражения в „Листьях травы“, которые ханжи вроде Гарлана считают непристойными, в контексте не заключают в себе ничего аморального, но если даже они таковы, все же нельзя не признать, что их значительно меньше, чем в иных произведениях Гомера, Шекспира, Монтеня, Данте и других величайших гениев».
Пафос этой пламенной статьи — борьба за свободу печатного слова, за невмешательство властен в литературу.
6