Мой вариант жизни…
Шрифт:
Теперь, когда ко мне пришла возможность осознанного восприятия окружающего меня мира, я многое узнал из прошлого нашей семьи. Оказывается, всё ещё идёт война, что в наш дом попала бомба. Мы спаслись только потому, что в начале бомбёжки наша старшая сестра Тася спрятала нас в погреб, который находился во дворе. Я даже вспомнил, как она с чугунком в руках спускалась по лестнице к нам в какую-то тёмную земляную яму. Матери с нами не было. Когда она появилась, то собрала нас и оставшиеся пожитки, и мы влились в общий поток людей, бегущих из города, так как вот-вот в город должны были войти немецкие войска.
Мы жили на окраине города, поэтому вскоре оказались на какой-то пыльной дороге,
Мы шли в этом потоке, стараясь не отстать и остаться одни. Мать несла на руках младшую сестру, меня тащил за руку старший брат. Мне было тяжело идти быстро, он тащил меня по земле, я просился на руки. Но брат так же, как и старшие сестры, нёс на себе ещё какие-то большие и маленькие узлы.
Эта бесконечная живая лента петляла вместе с дорогой, как шипящая змея, ползущая в пыли.
К вечеру обессилевшая толпа вошла в какой-то посёлок, видимо, колхоз. Какая-то часть этого потока людей осталась здесь, остальные пошли дальше. Видимо, их пугал гул медленно надвигающего фронта…
Толпа оставшихся людей стала распределяться на постой у селян. Появился пожилой мужчина, видимо, председатель этого колхоза. Оставшаяся, не устроившаяся на ночлег часть людей бросилась к нему за помощью.
«Нет больше места, нет! Все хаты забиты под завязку!» – кричал он в ответ на их просьбы о ночлеге. Стали появляться сочувствующие селяне. Кто-то посоветовал построить землянки.
Нам общими усилиями вырыли яму примерно 2,5х2,5 метра и глубиной в рост человека. В центре ямы поставили столб. Из принесённых досок сделали решётку крыши, опирающуюся на этот столб. Крышу покрыли слоем сухих стеблей подсолнухов. Получилась землянка, в которой мы находились до зимы. Зимой нас поселили в избу, где мы жили вместе с хозяевами. Спали на полу, но было тепло, и мы этому радовались, так как хозяева нас ещё и кормили. Мать помогала им по хозяйству.
Однажды в наше село пришли войска, немцы с румынами. К нам в избу поселили несколько румынских солдат. Мы потеснились – переползли жить под кровать.
Но это длилось недолго, через несколько дней с вечера и всю ночь были обстрелы. Снаряды с воем пролетали у нас над головами, и мы всю ночь прятались под кроватью. Под утро всё стихло, и мы заснули. Когда проснулись, в избе никого не было, и была какая-то необычная, но тревожная тишина.
Мы с братом подошли к окну и увидели солдат, бегущих по улице. Это были наши солдаты, они были без шинелей, но в гимнастёрках и галифе. Один солдат бежал с длинной винтовкой. Пристёгнутый штык делал её очень длинной. Второй солдат, тоже без шинели, бежал не очень быстро, так как одной рукой тащил на колёсиках пулемёт. Брат сказал, что этот пулемёт называется «Максим».
В избу с шумом и радостными восклицаниями вошла наша хозяйка. Вместе с ней мать и старшие сёстры.
Дальше я ничего не помню. А потом память появилась снова, когда меня везли на санях к бабушке Пули.
Мы все сгруппировались вокруг матери, ожидая, что она откуда-то достанет что-то и даст нам пожевать. Всё время хотелось есть. Баба Куля принесла нам откуда-то большой кусок макухи. Макуха – это выжимки из семечек при получении подсолнечного масла. Макуху мы ели часто. Она была двух видов: когда давят семечки с шелухой и без шелухи – только зёрна. Макуха у бабушки была с шелухой и очень твёрдая, как камень. Её разбили на маленькие кусочки и дали каждому. Есть её было невозможно, но мы её сосали, стараясь размягчить и что-то из неё высосать. Всё-таки это было временное отвлечение от голода. Состояние голода – это у нас была постоянная проблема, которая затянулась на долгие годы.
Мать устроиться на работу не могла, но получила на нас, как на «иждивенцев», хлебные карточки. Их нужно было «отоваривать», другими словами, всю ночь простоять перед магазином, пока утром не привезут хлеб. Сестра и брат по очереди «дежурили» у магазина. Иногда привезённого в магазин хлеба на всех не хватало. Поэтому ночное «дежурство» у магазина было обязательным.
Когда утром приносили «карточный» кусок хлеба, то начиналась его делёжка. У бабы Кули были весы и набор гирь. Когда-то её дед был купцом третьей гильдии и чем-то торговал. Весы лежали в кладовке, куда мы потом часто заглядывали, надеясь найти что-нибудь съедобное. Там, под потолком висели гирлянды нитей, на которых были нанизаны стручки красного горького перца. Мы их потом, незаметно друг от друга, срывали и пытались съесть.
Итак, весы рычажные, основу которых представлял металлический корпус. В нём установлены подвижные рычаги, на которых с одной стороны располагались алюминиевые чашки, а другие концы были изогнутые так, что напоминали головы утят. Когда на чашках весов ничего не находилось, то эти рычаги (клювы утят) были на одном уровне. Когда на одну чашку весов клали кусочек чёрного хлеба, то на другую для уравновешивания клали гири.
Проблема была в том, чтобы «ТОЧНО» на одном уровне установить эти рычаги. Однако полного уравновешивания получить было невозможно! Искали маленькие гири, по 1 г, которых, естественно, не было. Тогда для равновесия отрывали от взвешиваемого куска маленький кусочек или, наоборот, добавляли кусочки или даже крошки хлеба. Однако ювелирной точности, которой требовал каждый из нас, так и не получалось. И тогда этот процесс уравновешивания превращался в трагический спектакль. Он сопровождался криками и плачем недовольных своей порцией хлеба, а недовольные были все. В итоге каждый со своим кусочком и крошками уходил в «свой угол», где съедал полученную порцию.
Важным моментом в этом длинном процессе получения своей порции было то, что при этом все были заняты. Треть дня пролетала как одна секунда. И оставшееся голодное время было короче.
Мать, как правило, в этой делёжке не участвовала, так как всё своё время она занималась добычей средств на содержание нашей голодной «оравы». Она, женщина ещё молодая (немногим более сорока лет), не имея работы, пыталась это осуществить в военные и послевоенные годы.
И ей это удалось – пожертвовав собой. Чем только она ни занималась, чтобы прокормить нас. Мы жили на окраине города, в Ростове-на-Дону. Недалеко от какого-то церковного собора. Рядом располагался рынок – базар. Это было то место, то скопление людей, где можно было что-то продать, обменять. Здесь можно было найти всё: и еду, и одежду, и всякую бытовую утварь.
Как я помню, он был разделен на две части – это продовольственные ряды и примыкающая к нему «толкучка» для не продуктовых товаров. Рынок был символически огорожен. А входом в него обозначены большие ворота. Рынок начинался у этих ворот. Здесь продавали всякую мелкую мишуру. Тут начинался спектакль южного базара. Со всех сторон неслись предложения приобрести что-то:
– Ваниль, дрожжи, перчики, нафталин, пиретрум, мухомор!..
– Резинки, кому резинки. Для трусов, подтяжек, резинки!..