Мой варвар
Шрифт:
Стоя рядом со мной, Рух кладет дичь в свою сумку, вкладывает нож в ножны, а затем берет меня за руку. Улыбка сходит с его лица, и он протягивает руку, чтобы коснуться моей щеки.
Ооо!
— Что случилось?
Он смотрит на океан, а на шее у него сильно пульсируют жилы. Меня охватывает беспокойство. Потянувшись к нему, я беру его за руку и сжимаю ее. То есть, я бы это сделала, не будь у него этих странных наростов, пролегающих вдоль его кожи. Но он все понял и протягивает руку, чтобы коснуться моей щеки, и на его лице снова появляется слабая улыбка.
— Вбшан место.
Я наклоняю голову
— Мне незнакомо это слово.
— Сюда, — Рух показывает на песок, затем на отдаленные скалы. Когда я легонько трясу его руку, выражая свое замешательство, он тянет мою руку к своей щеке и поглаживает моими костяшками пальцев кожу. Тогда, печально вздохнув, он идет, потянув меня за собой.
Я подчиняюсь, но должна признать, что проявляю осторожность. Что на этот раз? Даже представить себе не могу, что он хочет мне показать. Мы идем дальше по побережью, и кажется, что Рух совершенно точно знает, куда именно мы направляемся. Он ведь уже показал мне пещеру, в которой мы остаемся жить…, неужели есть еще кто-то — или что-то — недалеко от этого места?
Однако я не готова к тому, что он мне показывает. Мы находим еще одну пещеру, и Рух крепко держит меня за руку, когда мы нагибаемся и входим внутрь. Эта пещера расположена достаточно далеко от той, другой, и она совсем маленькая. Но я понимаю что это, в тот же миг, когда моему взору предстает насыпь камней, сложенных в овал, а сверху на скалистом выступе висит ожерелье из бусин.
Это — могила.
Рух опускается возле нее на колени, крепко держа меня за руку, словно боится расставания. Через мгновение он оглядывается на меня.
— Вбшан место.
— Вбшан — твой отец? — спрашиваю я. Должно быть, это он и есть. За все время, что знаю Руха, я получила от него пару подсказок о том, что он жил со своим отцом, но потом его отец умер. Ну и, конечно же, не может же этот дикарь взяться на пустом месте.
Я смотрю вниз на могилу. Я даже не возражаю против сокрушительной хватки, которой Рух сжимает мою руку. Он нуждается в успокоении, а если и существует хоть что-то, что в моих силах ему дать, я это сделаю. Я пытаюсь вообразить, насколько душераздирающе это, должно быть, было для него: быть одному, за исключением еще одного человека, а потом этого человека потерять? После этого похоронить его, в одиночку? Я пялюсь на могильный холм из камней, размером с ладонь. Они не принесены с побережья. Сколько же времени он их собирал, чтобы похоронить своего отца?
Как давно уже Рух живет один?
Я глажу его по руке, чрезвычайно переполненная сочувствием к моему бедному варвару.
— Ты ведь был совсем маленьким, когда умер твой отец?
Печальный взгляд, которым он окидывает меня, не излучает понимание, и я не давлю на него. Это совсем не то, о чем необходимо сейчас говорить. Исходя из его дикого внешнего облика и его ошеломительного непонимания в определенных вещах, могу предположить, что он на самом деле был довольно маленьким.
Бедный, мой Рух. Неудивительно, что он испугался, увидев другого охотника. Неудивительно, что он вырубил меня ударом по голове и утащил. Он должен был почувствовать резонанс и среагировать на притяжательный всплеск чувств. Он не знает, как справиться с необходимостью в другом человеке.
Черт, сам факт того, что он заботится обо мне, скорее всего, пугает его до смерти. Мне знакомо это чувство, однако не столь глубокое, как у него. Я была оторвана
У него столь долго никого не было.
Моя грудь резонирует, и его собственная подхватывает эту песню.
Поглаживая его руку, я прижимаюсь щекой к его плечу. Моя бедная пара. В конце концов, мы ведь пара, не так ли? Я так яростно боролась против этого, потому что боялась, а увиденное здесь полностью изменило мое отношение к жизни. Как долго Рух должен еще страдать в одиночестве? И теперь, когда у него появился кто-то вроде меня — я его отталкиваю. Я игнорировала резонанс, потому что чувствовала, что еще не готова.
Все же мне любопытно, готов ли вообще кто-нибудь по-настоящему?
В этот миг я хочу дать Руху все, что в моих силах. Хочу дать ему пару, семью, научить его сексу и всему остальному, не расставаясь ни на день. Хочу, чтобы он знал, что не одинок.
Я хочу, чтобы он знал, что кто-то любит его. Кто-то здесь ради него.
Мое сердце болит, и под внушительным мурлыканьем в моей груди, я чувствую, что это хорошо и правильно.
Сейчас настало время для нас стать одним целым.
Часть 5
РУХ
Хар-лоу молчаливая, когда мы оставляем могилу моего отца. Вид этой могилы всегда навевает на меня грусть, но сегодня существует только боль утраты, что она никогда не встречалась с ним. Я не выхожу из себя от горя, сегодня нет. Сегодня мне слишком много надо показать моей Хар-лоу. Я должен развести для нее костер в пещере и устроить постель, прежде чем стемнеет.
Больше я не могу зацикливаться на своем прошлом. Я говорю своему отцу тихое внутреннее «прощай» и забираю Хар-лоу обратно на ту часть побережья, которое мы займем, как свое. Она ничего не говорит, но я вижу, что она напряженно о чем-то думает. Я распознаю этот ее взгляд, который мне подсказывает, что она многое хочет мне сказать, и позже у нас будет урок языка, наверное.
Я прикасаюсь к ее маленькой руке. Она проголодалась? Недавно она показывала на ползуна, поэтому я предположил, что она голодна.
Хар-лоу окидывает меня рассеянной улыбкой и сжимает мою руку.
— Пустйаки. Простозадумалас.
Снова ее лицо принимает безучастное, отдаленное выражение, и это меня тревожит. Неужели что-то случилось?
Когда мы возвращаемся в нашу новую пещеру и принимаемся за дела, я очень обеспокоен. Я делаю яму для костра и разжигаю огонь, тогда как Хар-лоу на побережье находит сухую ветку и подметает пол пещеры. К тому времени, когда я ставлю жариться над огнем насаженного на вертел ползуна, чтобы его приготовить, она уже сняла свой внешний слой шкур и создала из них постель. Меня терзают душевные муки из-за того, что я заставил ее бросить остальных. Здесь, в этих местах, теплее, а ей все равно холодно? Может, я подвергаю ее страданиям?