Мой варвар

Диксон Руби

Он такой… крошечный. Такой маленький. Лицо маленькое и сморщенное, лоб с двумя маленькими бугорками, которые однажды обратятся в рога. Его носик маленький и гладкий, как у Хар-лоу, но на лбу видны метки наростов, такие же, как у меня. А цвет кожи у него бледно-бледно-синий — нечто среднее между мной и моей сладкой Хар-лоу. Он абсолютно лысый, и, мысленно разрываясь, я не могу определиться, то ли он — самое уродливое, самое слабое существо, которое я когда-либо видел… то ли самое прекрасное.

Я разворачиваю его, потому что хочу

осмотреть его всего. Я должен знать, что он в порядке, что он здоров… он же такой маленький. В тот момент, когда я его разворачиваю, он начинает вопить еще громче. Я разглядываю его крошечное тельце. Тощие ножки молотят, а его крошечный хвостик гневно стегается. Перерезанная пуповина, обмякшая на его округлом животике, все еще кровоточит. Его ручонки тянутся, как будто в поисках чего-то, и я даю ему палец, за что ухватиться. Он цепляется в него, и я замечаю, что захват его ладони трехпалый, как у меня. Даже его крошечный член имеет шпору.

Мой сын.

Я мельком вижу его глаза, сморщенные щели, которые крепко зажмурены, поскольку он вопит. Они темные, в них нет ни единой синей искры жизни. Это меня беспокоит. Его размер меня тоже беспокоит. Он такой маленький, что умещается на моей ладони. Я в восторге от него, но и в ужасе. Моя Хар-лоу произвела это крошечное существо на свет, дав ему жизнь, и теперь я просто обязан обеспечить, чтобы он был в безопасности и сыт. Меня наполняет прилив сильнейшего покровительства и защиты, и я снова плотно заворачиваю ребенка в шкуру и прижимаю его к своей груди.

Я сделаю ради него все. Все, что угодно. От волнения я задыхаюсь, мне трудно дышать. Внутри меня сражаются беспомощность, радость, страх и абсолютное счастье. Именно это чувствовал мой отец, когда я родился? Будто он может уничтожить все, что встанет между ним и его ребенком?

Именно поэтому он так отчаянно пытался не подпускать меня к остальным?

Но… тогда, зачем избавляться от Р'aхоша, передав его им? Впервые я по-настоящему понимаю чувства предательства и боль Р'aхоша. Я прижимаю своего сына к груди и молча обещаю, что сделаю все возможное, чтобы он был счастлив.

Хар-лоу снова издает стон, и когда я поднимаю взгляд, вижу, что она укладывается обратно в шкуры. Рядом с ней Мэйлак аккуратно сворачивает родильную шкуру в сверток. Хар-лоу, уставшая и вспотевшая, улыбается мне.

— Могу я его увидеть? Он здоров?

— Он… прекрасен, — отвечаю я ей сдавленным голосом. — Он нечто среднее между нами обоими.

Она вытягивает вперед руки, и я становлюсь на колени, чтобы осторожно передать ей моего сына. Нашего сына. Нашего ребенка. Мое сердце переполняется чувствами. Я никогда не чувствовал себя таким счастливым… и столь жуткий страх, что все это может быть у меня отнято.

Лишь увидев его, глаза Хар-лоу тут же широко распахиваются, и тогда она начинает плакать.

— Он такой красивый.

Я начинаю хихикать.

— Да нет, не красивый. Он весь сморщенный.

Не

поднимая глаз от комплекта, она хлопает меня по руке.

— Умолкни. Мне кажется, волосы у него будут рыжие. Только представь себе синенького малыша с рыжими волосами? Просто жуть. Но он само совершенство.

Она проводит рукой по маленькой головке, крошечным бугоркам рогов, его носику и щечкам. В ответ на ее прикосновения малыш поворачивается лицом к ее груди. Она подстраивает его к себе, и слезы из ее глаз начинают литься еще больше, когда ребенок начинает сосать. Крошечный ротик припадает к ее соску, и ребенок успокаивается.

Я мог бы наблюдать за ними вечно.

— Возьми это, — велит мне Мэйлак, вручая сверток родильной шкуры. — Иди и закопай это как можно дальше от пещер.

Я киваю головой, взглянув на свою пару. Глаза Хар-лоу, когда она смотрит на меня, полны тревоги.

— Что случилось?

— Ты… ты вернешься? — новые слезы текут из ее глаз. — К нам?

Слышать боль в ее голосе — все равно, что нож, всаженный в мое сердце. Почему она сомневается во мне? И как ей только могло прийти в голову, что я брошу ее и моего ребенка — моего сына — в такой момент?

Но тогда я вспоминаю, что снаружи в главной пещере ждет Вэктал. И еще я вспоминаю, что моя Хар-лоу должна остаться здесь, чтобы у нее была возможность оставаться здоровой. И мое счастье разбивается вдребезги. Если я останусь с ними здесь, мне придется идти вразрез со всем, чему учил меня отец. И все-таки, как же я могу от них отказаться? Они — мое сердце, нечто большее, чем кхай, который вибрирует в моей груди всякий раз, когда она рядом.

Я медленно киваю головой.

— Вернусь.

Мне хочется добавить еще что-нибудь, но в огромных глазах Хар-лоу столько тревог и чувств, что я не в силах говорить. Я прижимаю к груди сверток окровавленных шкур и покидаю пещеру. Мы поговорим, когда я смогу мыслить ясно.

Вэктал ждет тот момент, когда я выйду из пещеры. Я прохожу мимо него, не желая разговаривать, но он идет бок-о-бок со мной, как только я выхожу из пещеры.

— Ну? — спрашивает он, когда я, сохраняя молчание, выхожу в снег. — Ребенок здоров?

Я киваю головой. Почему-то я рад, что первый вопрос, который он задает, касается здоровья ребенка.

Он облегченно выдыхает и хлопает меня по плечу, как будто мы друзья. Я напрягаюсь, но молчу. Хар-лоу должна оставаться с этими людьми любой ценой, поэтому я не могу на него рычать.

— А Харлоу? Она в порядке?

— Она устала, в порядке.

— Ребенок — девочка или мальчик?

— Мальчик.

— А выглядит он, как люди? — рыком спрашивает он.

Я думаю о комплекте. Я держал его в своих руках лишь несколько секунд, и уже хочу бежать обратно и снова его обнять. Хочу пристально рассмотреть, пересчитать его пальчики на руках и ногах и проверить его еще раз, чтобы убедиться, что он цел и невредим.