Мой верный рыцарь
Шрифт:
Но когда Филиппа вернулась, все ее благоразумные решения тут же бесследно исчезли.
– Он рассердился из-за ребенка.
– Я этого и опасалась. – Филиппа положила одежду на постель и налила воду в сосуд для умывания.
– Мужчины не любят, когда их отвлекают от удовлетворения своих потребностей разговорами о ребенке.
– Нет, он говорит, что я не сумею воспитать его ребенка. – Элисон с нетерпением ожидала, что на это скажет Филиппа.
– Вздор, – заявила она уверенно. – Ты способна любить, как и всякая женщина.
Элисон, ободрившись, плескалась в холодной воде.
– Ты
Элисон замерла, в испуге ожидая, что за этим последует.
– А детей нужно ласкать и целовать, чтобы им было хорошо.
Элисон взяла у нее из рук полотенце.
– Ты хочешь сказать, что посоветовала мне переспать с сэром Дэвидом, чтобы приобрести наследника, и ты не веришь, что я способна воспитать ребенка?
– Я этого не говорила. Я просто вспомнила, как сэр Дэвид занимался с Хейзел и не рассердился, когда она обслюнявила ему всю тунику.
– Почему она это сделала?
– Потому что у нее режется зуб, – терпеливо объяснила Филиппа.
– Как давно это у нее началось?
– С тех пор, как он здесь.
– Столько времени на один зуб?
Филиппа отступила на шаг и посмотрела на нее как на дурочку.
– У нее уже четыре зуба. Я приучаю ее пить из чашки.
– Но она еще так мала!
– Самое время обзавестись зубами.
Элисон не могла этого понять. Казалось, что Хейзел только вчера родилась. Она была беспомощной, не спала по ночам, у нее постоянно болел живот. А теперь она садится, ползает, у нее растут зубы. Она уже перестала быть младенцем, она превратилась в ребенка, и Элисон впервые поняла причину озабоченности Дэвида. Она ничего не понимала в детях. Что, если она допустит ошибку? Что, если она будет слишком занята или станет не вовремя его наказывать или зря баловать? Все взрослые когда-то были детьми, такими же невинными и прелестными, как Хейзел, так как же они превратились в такую смесь святых и злодеев? Воспитание ребенка – задача колоссальной трудности, имеющая далеко идущие последствия.
Элисон опустилась на табурет. А она-то думала поднять ребенка сама. Это невозможно. Она прижала руку к животу. Как знать, к каким ужасам это может привести?
– Не бойся, – сказала Филиппа. – Если никто другой, то я помогу тебе воспитать ребенка.
– Да, – Элисон вздохнула с облегчением. – Ты знаешь, что делать.
Элисон сознавала, что здравого смысла у нее достаточно. При правильном руководстве она могла бы научиться воспитывать ребенка. Но… как в этом преуспеть? Если бы она стала практиковаться на собственном ребенке, она бы осознала свои ошибки, только когда он вырос. А на каком еще ребенке практиковаться? Филиппа не позволила бы ей использовать для этого Хейзел, да Элисон и сама не желала погубить дитя любимой подруги своей неопытностью.
– Послушай, Элисон, мы должны смотреть правде в глаза. Мне, быть может, придется отсюда уехать.
– Нет, – не задумываясь, отвечала Элисон.
Филиппа улыбалась, но губы у нее дрожали.
– Иногда мне хочется вернуться.
Элисон встала.
– Зачем?
– Не потому что мне у тебя плохо, – заверила ее Филиппа, – но потому… что я иногда думаю, что я во всем виновата, и если бы я вернулась, я бы могла…
– Умереть, –
На этот раз на табурет опустилась Филиппа, сильно побледнев.
– Ты права. Но если я буду вынуждена вернуться, ни ты, ни я ничего не сможем поделать.
– Я знаю. – Конечно, она это знала. В кошмарных снах она мучилась своим бессилием. Элисон подошла к Филиппе и положила руку ей на плечо.
Филиппа погладила ее по руке.
– Итак, у сэра Дэвида множество прекрасных качеств, и он во многом прав. Он говорил что-нибудь о женитьбе?
Элисон не хотела это обсуждать, даже с Филиппой. Она взглянула на лежавшие на кровати вещи.
– Зачем ты принесла желтую котту? Обычно я не ношу ее каждый день.
– Потому что все думают, что ты отпраздновала свою брачную ночь, не дожидаясь брачной церемонии. Такой обычай есть у крестьян, а я встречала и некоторых из знати, кто его придерживается. Я полагаю, они ожидают увидеть тебя в чем-то более нарядном, чем твое старое коричневое платье.
Элисон скинула рубашку.
– Упоминал он о женитьбе? – Филиппа подхватила новую рубашку, прежде чем Элисон успела ее надеть.
– Не дам тебе одеваться, пока не скажешь.
– Я тебе скажу.
Филиппа отдала ей рубашку.
– Упоминал. – Элисон оделась как можно быстрее и поспешила к двери, сопровождаемая Филиппой.
Филиппа больше не сказала ни слова. Элисон подумала, что легко отделалась. Но когда она вышла в холл, она чуть не пошатнулась под взглядами устремленных на нее любопытных глаз. Она заметила, что у Филиппы от еле сдерживаемого смеха дрожали плечи.
– Ничего в этом нет смешного! – шепнула ей Элисон.
Наружная дверь распахнулась и снова захлопнулась. В холл, гневно озираясь, вошел сэр Уолтер.
Филиппа резко выпрямилась.
– Ты права. Это действительно не смешно.
При всем своем смущении Элисон знала одно: она велела сэру Уолтеру не показываться на глаза, а он направлялся к ней, явно пренебрегая ее приказанием.
Неважно, что случилось ночью. Важно, что Дэвид сбросил простыню в огород. Важно только одно: сэр Уолтер отказывался ей повиноваться. Она выступила ему навстречу.
– Почему вы здесь, когда вам было сказано…
– Он вас обидел? – Сэр Уолтер обхватил ее за плечи, как будто опасаясь, что без его помощи она не устоит на ногах. – Этот наемник применил к вам силу? Если так, клянусь, миледи, я убью его.
Элисон пошатнулась, утратив равновесие внутренне и внешне.
– Разумеется, он ни к чему меня не принуждал.
– Мне вы можете все сказать, миледи. Ведь у вас нет ни отца, ни братьев, кто бы вас защитил.
– Я не нуждаюсь в защите, – твердо сказала Элисон. – Во всяком случае, от сэра Дэвида.
– Как это произошло? Он вынудил вас или… – в его лице появилось что-то вроде замешательства, – он вас соблазнил?
– Мне кажется, это я его соблазнила.
Он уронил руку с ее плеча. Они смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами, и впервые за многие месяцы между ними не ощущалось враждебности. Оба они были в состоянии неуверенности, оба старались постичь суть случившихся перемен.