Мой ВГИК. Автобиография для отдела кадров
Шрифт:
«Придет-Война-Отдохнем». В середине 70-х во всем мире временно стоял относительный мир, поэтому «пахота» шла беспрерывная. Кроме политзанятий и еженедельных парко-хозяйственных работ, мы заготавливали сено для подшефного колхоза, брали на откорм бычков и свиней, строили и перестраивали жилые и хозяйственные домики для офицерского состава, ездили на «битву за урожай». Главным счастьем счастливчиков была поездка на ракетные стрельбы, за несколько тысяч километров, на известный ракетный полигон.
В иерархии срочной службы наш призыв в то лето ходил в ранге «лимонов», то есть, мы были первогодками, только что сбросившими с себя скорлупу «салаг». Повзрослели, значит, но пока еще недостаточно. Нас «прессовали» так называемые «черпаки», второгодки. А тех в свою очередь – «старики», собирающиеся на дембель. Так и жили себе не тужили, получали причитающиеся зуботычины и не жаловались.
Но в то лето случилось непредвиденное: «черпаки» ни с того, ни с сего вдруг почуяли не причитающуюся им по рангу свободу! Они затеяли в наглую выпивать, гулять в деревню в самоволку, и совсем уж притеснять «салаг». Короче – взбрыкнули и вышли из повиновения.
Дело в том, что эти «черпаки» был сплошь ничего себе рослые и крепкие ребятишки, не в пример «старикам», которые хоть и были задиристыми, но в основной массе явно уступали «черпакам» в росте и физической силе. Однако, до драк еще не доходило.
Офицеры дали понять старослужащим, что надо бы как-то приструнить и что-нибудь сделать с обнаглевшим призывом: мол, распустили вы, ребятки, свою смену! А это уж совсем не понравилось «дедушкам советской армии» – чтобы их носом в чужое дерьмо тыкали. Вышел конфликт между призывами – настолько явный, что пришлось вмешаться офицерам, которые, понятное дело, приняли сторону «дедов». И «черпаки» «загноились» в нарядах наравне с «салабонами». Тут уж «старички» лично проследили, чтобы никто «сачка не давил» и вкалывал «до кровавых соплей». И все это – в рамках устава и законодательства. «Черпаки», засучив рукава, до зеркального блеска натирали полы в казарме и драили кафель в туалетах и умывальных комнатах. Они красили и перекрашивали белой краской бордюры по всему военному городку. Без всякой надежды на отпуск, за «просто так», черпали «черпаки» дерьмо из сортиров в лесу на боевом дежурстве и отвозили на тачках эти бочки в общую яму рядом со свинарником. Туда могла спокойно подъехать прожорливая машина ассенизатора и все это выхлебать. На боевом дежурстве в лесу у нее всегда возникали проблемы с подъездом.
На такую жестокую экзекуцию бунтари-черпаки ответили тем, что пообещали испортить «дедушкам» их дембель – и, главное дело, сдержали свое обещание! В конце августа на экзамене по специальности никто из этих строптивцев не сдал тесты и нормы на полагающийся им Первый класс. Это было настоящее ЧП! Кроме того, это означало, что никто из «стариков» не демобилизуется, пока не переподготовит свою норовистую смену, а та, в свою очередь, не сдаст экзамен на Первый класс. Но «черпаки» пригрозили «старикам», что и осенью провалятся на экзамене, если те не оставят их в покое.
Мяч, как говорится, был теперь на стороне «дедов», и игра требовала ответного хода. Ясное дело, что никто из «стариков» не собирался идти на дембель «под елочку», но и оставлять в покое «черпаков» тоже не имел ни права, ни желания.
На несколько дней в подразделении воцарился напряженный порядок. Если в казарме военный смеялся, то преувеличенно громко, если разговаривал, то вполголоса. Наэлектризованность от напряженной паузы – как в городке, так и на боевом дежурстве – была такая, что в воздухе слышалось тихое гудение и потрескивание. Между полюсами иногда проскакивали едва заметные искры, когда представители враждующих сторон опасно сближались – случайно или по служебной необходимости.
Последнее слово все еще оставалось за «стариками». Но те молчали. Напряжение росло, не имея выхода. Болельщики из «салаг» и «лимонов» замерли, в ожидании пенальти. И оно произошло. Причем, дважды.
Хватив с вечера в казарме одеколона, первого в полку алкогольного зелья, «старики» открыли ружкомнату, взяли пару карабинов и двинули в лес, к домику расчета боевого дежурства, где в это время находилась основная часть вражьего племени – «черпаки».
Под угрозой карабинов с откинутыми штык-ножами «старики» по одному поднимали с постелей «черпаков», отводили каждого в бытовку и заставляли там терпеливо сносить кулачный воспитательный курс – до тех пор, пока наказуемый клятвенно не заявлял, что «больше не будет» и сдаст переэкзаменовку на «отлично». Непокорных не было. Чувство «глубокого раскаяния» главенствовало над бывшими бунтарями, вызывая глубокое же неудовлетворение у некоторых настроившихся по-боевому «стариков». Больше всех переживал один плюгавый ефрейтор: он прямо трясся от нетерпения, ожидая малейшего намека на непокорность. Но бугаистые «черпаки» притихли – поняли, что заступаться за них никто не станет, а если поднимется шум, виноватыми окажутся они сами – и как должное, безропотно терпели экзекуцию. Дежурные офицеры в домике боевого расчета заперлись в своей комнате и играли в преферанс. Вмешиваться в воспитательный процесс они не собирались. В конце концов, утомленные экзекуторы повалили на свежий воздух.
В эту ночь ефрейтор нашего призыва, мой приятель Женевский, рыжий баскетболист по прозвищу «Женева», был в наряде и стоял на посту дневального. На рукаве у него красовалась повязка «Дежурный», на поясе висел армейский нож в опломбированных ножнах. Женева клевал носом около тумбочки, охраняя телефон и графин с кружкой. Он приободрился только тогда, когда мимо него пошли «старики», гремя титановыми подковками. Не замечая Женевы, они через веранду проходили на крыльцо и там останавливались ненадолго – покурить и перекинуться парой слов.
Заметил Женеву только один придурок – плюгавый и сильно неудовлетворенный «старик»-ефрейтор. Он остановился перед Женевой, задрал подбородок и стал нетрезво шарить глазами, – искал, к чему бы придраться.
– Почему честь не отдаешь? – произнес он хмурым голосом и добавил: – Военный!
Женева лихо щелкнул каблуками и вскинул руку к пилотке.
Ефрейтор кивнул и двинулся было дальше, но Женева остановил его словами:
– А вы почему честь не отдаете?
И добавил опрометчиво:
– Военный!
– Что-о?!
От радостного возмущения «старик»-ефрейтор даже задохнулся. Ага! Наконец-то! Он схватил с тумбочки дневального случайную кружку и ударил ей Женеву по лбу. Тот от неожиданности даже присел, – и на него посыпалась барабанная дробь не столько болезненных, сколько унизительных ударов. Женева все еще пребывал в растерянности – сжимался и укорачивался, заслоняясь локтями и плечами от безжалостной кружки. А потом вдруг распрямился во весь свой баскетбольный рост – и ефрейтор вылетел из коридора на веранду, а в руке у Женевы оказался дежурный армейский нож, который он вырвал из ножен, похерив все печати и пломбы.
– Убью! – сказал Женева и шагнул следом за «стариком».
Хорошо, что на веранде домика боевого расчета из «инвентаря противовоздушной обороны» были только грабли, а лопаты, вилы и косы содержались где-то в другом месте. Старослужащий старшина, оказавшийся весьма кстати поблизости, выбил граблями нож из руки Женевы, отбросил инструмент и сходу врезал ему в челюсть. Удар был поставленный. У старшины был по этому поводу даже значок кандидата в мастера спорта, которым он гордился, но никогда не носил. Женева тут же вскочил на ноги, но старшина снова послал его в нокдаун, после которого Женева поднялся уже с трудом. К нему тут же подскочил плюгавый ефрейтор, замахнулся ударить, но старшина вытолкнул ретивого с веранды, повернулся к Женеве, навесил еще одну оплеуху – несильно, «для порядку», – встряхнул «за грудки» и сказал проникновенно: