Мой волшебный мир
Шрифт:
прозаические миниатюры, 15.09.2013 14:24
Когда-то я бегала по двору в розовом платьице. Просто так носилась, как ветер, туда-сюда, и не было мне дела ни до чего. Солнце ласково улыбалось, и его длинные полупрозрачные руки-лучи трогали распускающиеся бутоны пионов. Они умопомрачительно пахли, и этот запах беззаботного
В тот день они вели себя не так, как обычно. Их голоса показались мне тревожными. Я даже остановилась и, подняв голову вверх, попыталась представить, о чем они щебечут.
Маленькая красивая птичка будто повисла в воздухе. Ее крылья без остановки то поднимались, то опускались вниз, а она при этом не двигалась с места. Другие ласточки чирикали и кружились надо мной, и я словно слышала их призыв о помощи. «Помоги» – так отчетливо доносились их звонкие голоса, что я кинулась на помощь, не имея ни малейшего представления, что нужно делать.
У крыльца, где ласточки свили гнездо, во всю цвела черемуха. Черемуха и пионы! Незабываемый запах весны!
Не долго думая, я взобралась на дерево. Ласточки все не умолкали. Вцепившись обеими ручонками в шершавую ветку, я поползла по ней. Бесстрашно! На полпути я остановилась, почувствовав, что ветка клонится к земле. Но мне так хотелось дотянуться к трепещущей птичке, что я поползла дальше.
Сделав одно неловкое движения, я едва не оборвалась. Но желание помощь было настолько велико, что я совсем не боялась свалиться с дерева.
Ласточка заметила мое присутствие. Мы поравнялись. Только она по-прежнему висела в воздухе, а я еще кое-как держалась на ветке. Ее черные глазки смотрели на меня, и почему-то казалось, что ей страшно. Мне захотелось поймать ее, погладить, пожалеть. Я протянула руку и позвала ее «Не бойся, иди ко мне».
Моментально другие ласточки затихли, опустились на бельевую веревку и стали внимательно за нами наблюдать. Я почувствовала их жгучие взгляды, и меня бросило в жар, когда подо мной все-таки хрустнула ветка. Но прежде чем упасть я увидела, как маленькая черно-белая птичка полетела.
Я сидела под черемухой и не спускала глаз с ее плавного полета. Она парила над нашим двором, то поднимаясь выше к облакам, то опускаясь ниже и пролетая над моей головой. Я терла ушибленную коленку и радовалась, что птичка научилась летать. А она все кружилась, кружилась и пела «А хочешь, полетим вдвоем?!».
прозаические миниатюры, 27.09.2013 23:38
В декабре 1852 года, когда Луи-Наполеон получил титул императора, я вернулся в Париж. И, как и пять лет назад, я по-прежнему любил прогуливаться пешком. В первый же вечер я решил проведать старые, но незабываемые уголки города.
Улица Лаффит изменилась до неузнаваемости,
Кружился белый пушистый снег. Детские радостные крики доносились отовсюду. Я остановился и, закурив, стал рассматривать окна. Не знаю, что именно двигало мной в тот момент, но я решил подняться по ступеням и постучать в дверь той же самой квартиры.
Когда мне открыли, я замер на пороге, не находя в себе сил произнести ни единого слова. Передо мной стояла красивая молодая женщина в оливковом платье, подчеркивающем достоинства стройной фигуры. Она поздоровалась со мной, заметив мою рассеянность. Ее голос был чарующий, будто пели ангелы. Я бесстыдно любовался ее красотой, а она сверкнула искорками небесных глаз, отчего я еще больше впал в несвойственное мне состояние неловкости.
— Вы, наверно, из газеты? — спросила она. — Арман вот-вот должен вернуться с прогулки.
— Да, я к Арману, — ответил я почти уверенно, услышав знакомое имя.
Постепенно ко мне вернулось самообладание. Я и не надеялся встретить Армана Дюваля в Париже. Но жизнь полна сюрпризов. Причем часто непредсказуемых.
За спиной раздался знакомый голос. Арман был не один. По обе стороны его держали за руки две очаровательные малышки. Нарядные, будто куклы с витрины магазина. Они радостно смеялись, что-то лепетали, повторяя по несколько раз «папа, папа».
Незнакомка сдержанно улыбалась, и по ее глазам можно было прочесть, что она счастлива.
Я ждал, пока Арман сам узнает меня.
Его лицо ненадолго стало серьезным, а потом снова расплылось в улыбке:
— Мой старый друг, неужели это ты?
Мы обменялись рукопожатиями и заключили друг друга в крепкие объятия.
Так случайным образом я попал на обед в семью Дюваль.
Прекрасную незнакомку Арман называл нежно и ласково Мишель.
На столике в гостиной я сразу приметил вазу с белыми камелиями. У меня появилось много вопросов к Арману, но при его жене и детях я не стал затрагивать тему, которая еще пять лет назад едва не свела моего друга в могилу. Но меня удивляло, как он может счастливо жить с семьей в квартире, ранее принадлежащей Маргарите Готье, и что камелии делают в их доме. Этот вопрос я хотел задать Арману сразу, как только мы останемся наедине.
Арман сидел у камина с бокалом красного вина, а я, дожидаясь, когда у нас появится возможность открыто поговорить, подошел к серванту с книгами, рассказывая последние и мало меня интересующие новости Лондона. Вскоре Мишель повела детей в спальню. И снова «Манон Леско» попалась мне на глаза. Я взял ее в руки. Это была та самая книга.
— Арман, ты все еще живешь любовью к Маргарите Готье? — наконец спросил я.
— Да. Она лучшая женщина в мире! Она пожертвовала своим счастье и здоровьем ради моей сестры. Жаль, я поздно узнал об этом, иначе моей Мишель не пришлось бы так страдать.