Мой взгляд на литературу
Шрифт:
О нем нельзя сказать, является он мыслящим или нет, но наверняка он является активным созданием, которое имеет какие-то цели, совершает какие-то воленаправленные действия, способен делать что-то, что не имеет ничего общего с целым рядом человеческих поступков. Когда наконец он обратил внимание на маленьких муравьев, мечущихся на его поверхности, то сделал это радикальным способом. Он проник через явные, облеченные в манеры и соглашения методы языкового общения, и вторгся каким-то образом, ему свойственным, в умы людей со Станции «Солярис», чтобы в каждом найти то, что глубже всего; было ли это чувство вины, или особо трагическое и переживаемое событие из прошлого, или тайное и постыдное желание. В некоторых случаях неизвестно, что он
Сам Кельвин своим легкомыслием и опрометчивым поведением в прошлом не предотвратил самоубийства своей любимой женщины по имени Хари. Он похоронил ее на Земле и неким образом извлек ее из своей памяти – но именно сейчас она является ему благодаря солярийскому океану. Океан по-своему упрям: от созданий, которые стали своего рода воплощением угрызений совести жителей Станции, невозможно избавиться – даже если их отправить в космос, они возвращаются... Кельвин также делает попытку уничтожить Хари; потом он смиряется с ее присутствием и пытается играть роль, которой навсегда лишился на Земле – роль любящего мужчины.
Содерберг, как режиссер и сценарист, оставил это сюжетное обрамление, но, похоже, вырезал из книги все то, что касается изображения планеты Солярис, всего того, что для меня очень существенно. Почему? Солярийский шар – это не просто сфера, окруженная каким-то желе: он имеет некое собственное существование и свою собственную активность, хотя и не подобные человеческим. Он не строит и не созидает что-либо, что можно перевести на наш язык и тем самым объяснить. Поэтому описание здесь вынуждено было заменить анализ – принципиально невозможный! – функционирования внутреннего «я» океана. Отсюда симметриады, асимметриады, мимоиды, странные создания и построения, которых люди не в состоянии понять, а могут только описать с математической точностью, и именно для этого предназначена целая библиотека, размещенная внутри Станции, плод столетних усилий, чтобы то, что нечеловеческое или сверхчеловеческое и не подлежит языковому очеловечиванию, каким-то образом все-таки вкючить в фолианты человеческого знания.
Один из рецензентов написал, что предпочел бы еще раз посмотреть «Солярис» Тарковского. Другие обращают внимание, что больших денег продюсер наверняка не заработает, и у касс не будет толчеи, но фильм принадлежит к жанру очень смелого направления science fiction ,поскольку там никого не убивают, нет ни звездных войн, ни космических оборотней, ни Шварценеггеров в роли Терминатора. В США любое кинематографическое произведение существует в атмосфере конкретизированных и уже устоявшихся ожиданий. Поэтому меня удивило, что хотя моя книга и стара – около полувека сейчас это слишком много, – но, однако, нашелся кто-то, кто захотел рискнуть, хотя сюжет упомянутых ожиданий не оправдывает. Потом, возможно, немного испугался – но это уже только догадки.
Книга заканчивается на романтическо-трагической ноте; женщина решает сама себя уничтожить, не желая быть инструментом, с помощью которого тот, кого она действительно любит, исследуется какой-то неизвестной силой; ее аннигиляция осуществляется без ведома Кельвина с помощью одного из обитателей Станции. Фильм, похоже, имеет какой-то иной, оптимистический конец, и в финале океан радостно светлеет. Если это так в действительности, значит была сделана уступка американским стереотипам во взглядах на science fiction. Это глубоко вырытая и забетонированная колея, выскочить
Фильм «Солярис» заявлен на Берлинский кинофестиваль в следующем году и поэтому будет демонстрироваться только после его окончания. Польские дистрибьюторы уже приобрели копии, однако я не стремлюсь его посмотреть. Сообщение, что Содерберг экранизирует мой роман (хотя никто еще не знал, каким будет этот фильм), вызвало огромный рост интереса со стороны издателей во многих странах: в Германии «Солярисом» заинтересовалось издательство Бертельсманна, объявились датчане, норвежцы, и даже корейцы и какой-то арабский издательский дом, кажется в Сирии. Некоторые пошли дальше и обратились к другим моим книгам; однако это – побочный эффект, не имеющий отношения к самой книге.
Мне как автору – повторю – было важно создать картину встречи людей с чем-то, что существует, причем основательно, но при этом не может быть приведено к каким-либо человеческим понятиям или представлениям. Именно поэтому книга называется «Солярис», а не «Любовь в космическом пространстве».
II. Под поверхностью океана
(После американской премьеры «Соляриса»)
Скажу еще несколько слов о «Солярисе». Стивен Содерберг в «Newsweek» высказал надежду, что Лем не получит инфаркт, когда увидит фильм. Польские дистрибьюторы должны прислать мне кассету с копией, а Содерберг хочет потом приехать в Краков. Однако я сейчас нахожусь в таком физическом состоянии, что подобный визит невозможен, но постараюсь поправиться.
Абстрагируясь от того, ценна ли работа Содерберга или нет, скажу, что она была брошена в грязный океан, но не солярийский – в океан критики, которая не очень-то знает, что перед ней: шляпа, ваза для цветов, или, может быть, ночной горшок. Это напоминает мне ситуацию многолетней давности, когда вышел немецкий перевод «Соляриса»: появились глубинные фрейдистские эгзегезы, которые показались мне абсолютно бессмысленными. Когда пишешь такой многозначный текст, сложно найти соответствующего пользователя.
Однако я считаю, что не стоит браться за сочинения, лишенные какого-либо проблемного послания. Действительно, «Солярис» – это одна большая выдумка, но проблематика, которая прячется под поверхностью сюжета и солярийского океана, не выдумана. Моя книга – естественно, косвенно – представляет ответ на довольно распространенное убеждение, что или в Космосе существуют другие, технологически высоко развитые цивилизации, которые установят с нами контакт, или нет вообще никого. Это почти так же, как если на Земле замечать только людей и шимпанзе, не учитывая гнезда термитов, муравейники, всяких других социально организованных насекомых или хотя бы достаточно разумных дельфинов. Я представил существо, которое не является коллективно сливающимся в одно организмом и которое имеет свою собственную проблематику. В чем она заключается? Нечеловеческая! Были даже попытки теологического эксперимента, и люди совершают их постоянно, но океан не отзывается. И в этом суть.
Я считаюсь рационалистом, поэтому на вопрос: почему что-то в моей книге такое, а не другое, могу ответить: не без причины. Например, неуничтожимость фантомов имеет свою причину: проблема не в том, чтобы создавать обычные человеческие копии, ибо тогда это не вписалось бы в порядок повествования. Мы не знаем, действует ли океан недоброжелательно, или же просто разыскивает то, что прочнее и крепче всего зафиксировано в подсознании или памяти четырех героев, находящихся на Станции. А мы знаем, что травмирующие воспоминания бывают одновременно прочны и сильно приглушены.