Мой XX век: счастье быть самим собой
Шрифт:
Сейчас все правы, все очень даже смелы. Но вы проследите-ка, когда начались аспирантские схватки за Григория Мелехова; да, Шолохова читали, да, Шолохова даже «проходили» в школе – но как «проходили». Через превратно понимаемую «Поднятую целину», опуская где-то на Старой площади «Донские рассказы» и совершенно превратно толкуя трагические разломы образов «Тихого Дона». Под статьей, да что там – целой книгой – стоят ярко набухшие даты 1956 – 1976 гг. И при этом больше все-таки следует доверять первой, ибо она подняла на дыбы молодого аспиранта и повела дальше, к углублению, а вовсе не к шельмованию, как было с другими аспирантами, докторами и профессорами, – к осмыслению великого раскола России. Статья, а позднее и целая книга получила недвусмысленное название: «Два Григория Мелехова». Два! А не один, сусально-революционный, как нам вещали именитые профессора ВПШ, ныне ставшие даже о-очень, оч-чень ретивыми демократами!
Тоже самое и с Булгаковым. Подступы к нему начались в те же аспирантские времена и не затихают до сих пор, хотя вышло немало статей, исследований, эссе, да и целая книга «Михаил Булгаков. Жизнь, личность, творчество». Исследовательская и творческая бескомпромиссность поразительна, так и хочется задать вопрос автору: «Позвольте, сколько же Вам лет?..» Само собой, студенческих, на худой конец, аспирантских. Виктор Петелин поднимает всю необъятную родословную Булгакова и тем снимает многие наивные толки и кривотолки. За счастье могут почитать иные литературные «миноносцы» и «крейсера», что успели уйти в мир иной: роль их в судьбе Булгакова подхалюзно-лакейская. «Ратоборцев за пролетарскую культуру раздражали не только монокль и «бабочка» автора «Дней Турбиных» – раздражал сам дух глубинной, вековой российской культуры». Вот говорится о Фадееве, который на этот самый дух не принимал Булгакова: «Шоры вульгарного социологизма и догматизма закрыли от него подлинный смысл общечеловеческого гуманизма Булгакова». А ведь это не только о Фадееве; кто не обливал его социологическими помоями – и кто в нынешние времена не подхалюзничал перед его памятью!
«...Энергия истинного художника всецело подчинена правде жизни и правде искусства. Чтобы не допускать в произведениях своеволия, художник должен обладать многими данными, которых нет у «простых» смертных: тонкостью чувств, непосредственностью впечатлений, быстротой зрения, богатствами души, неподдельностью ощущений, и главное – гражданским бесстрашием и чувством времени».
Это – о Михаиле Булгакове. Но ведь и о самом Викторе Петелине, не так ли? Нельзя разъять неразъемное: автора и его героя, особенно если герой – реальная историческая личность. Даже в повествовании о фельдмаршале Румянцеве, герое екатерининской поры, он во многом сливается с этим «орлом», хотя ни по образованию, ни по образу жизни к военным не принадлежит. Но такова «судьба художника», если он, конечно, истинный.
«Время беспощадно к художественным явлениям. И многое из того, что вчера было на верхних этажах художественной лестницы, сейчас скатилось вниз и мало кого трогает своими литературными достоинствами. Так было всегда. Так произошло и в наши дни...»
Опять вроде бы о Булгакове, но ведь и о себе? Пишущий такие строчки знает: есть совесть, передающая весть из прошлого в настоящее и будущее. Честно и бескомпромиссно. Что может быть лучше?..
(Московский литератор. 1998. № 3. Март)
3. Юрий Селезнев. Познание России
(Внутренняя рецензия)
Название книги точно отражает ее суть и направленность, подзаголовок – ее характер. Виктор Петелин – один из известнейших советских критиков, не повторяющих вслед за другими «зады», но, как правило, прокладывающих пути к пониманию истинной значимости тех или иных писателей, их творчества, смысла их художественных обобщений. Солидная научно-литературоведческая база, острый взгляд полемиста, смелость суждений о вещах, казалось бы, давно и прочно уложившихся в нашем сознании, все это в сочетании с гражданской, патриотической позицией и определяет как выбор предмета разговора в его критических статьях, так и угол зрения на те или иные явления советской литературы.
В предлагаемый издательству «Советская Россия» сборник статей автор включил как работы наиболее известные, принесшие и самому автору широкую известность, без учета которых, убежден, уже невозможно представить историю русской советской критики в частности, да и литературы в целом, так и статьи и рецензии, на мой взгляд, более локальной значимости. К числу первых, безусловно, относятся: «Лев Толстой и современность», «Степан Разин – личность и образ», «Два Григория Мелехова», «Герои Булгакова», «Россия – любовь моя» и «Разгневанная Россия». Ко второму разряду, на мой взгляд, конечно, потому что от субъективности не свободны, кажется, даже и компьютеры, можно отнести такие статьи, вошедшие в этот сборник, как: «От автора», «М.А. Булгаков и «Дни Турбиных», «Хроника одной жизни», «Человек и пустыня», «Первый роман о Маяковском», «Родные судьбы». Все это – работы крепкие, основательные, но все-таки во многом проигрывающие в сравнении с соседствующими фундаментальными работами первого плана прежде всего по новизне поставленных проблем, по глубине и масштабности обобщений. Эти работы носят скорее обзорный характер, а во многом или повторяют, или лишь расширяют по сути то, что сказано автором в других, так, например, статья «М.А. Булгаков и «Дни Турбиных» рядом со статьей «Герои Булгакова» выглядит преддверием, вступлением ко второй; «Родные судьбы» кажется в значительной мере лишь дополнением к статье «Россия – любовь моя». Может быть, автору стоило бы подумать об этом и составить сборник действительно лучших своих статей. Конечно, он оказался бы несколько объемно обедненным, но – убежден – несравненно выиграл бы в емкости, в цельности, представил бы действительно «избранного» В. Петелина-критика.
Статья «Лев Толстой и современность», написанная в 69-м году к 100-летию опубликования «Войны и мира», не утратила своей актуальности и сегодня. Одно это может служить наглядным доказательством ее необходимости в сборнике. Не трафаретен здесь, а вместе с тем и научно выверен анализ ленинских статей о Толстом, именно с этих позиций, с позиций ленинского прочтения Толстого, разбираются в статье образчики попыток «преодоления Толстого» в 20 – 30-е годы. Думаю, все-таки статье не хватает объективности, так как в ней отсутствует имя В. Шкловского, которому безусловно принадлежит одно из ведущих мест в общей системе разрушения Толстого, да и всей русской классики. Не стоит забывать о таком его труде, как «Материалы и стиль в романе Л. Толстого «Война и мир» («Федерация», 1929), в которой Л. Толстой предстает в качестве дилетанта, выполнявшего в «Войне и мире» официальный заказ на «дворянскую агитку» о «так называемой народной войне 12-го года» и т. д. и т. п. Стоило бы вспомнить и его выступление на I съезде писателей, да и его «Лев Толстой» в серии «ЖЗЛ» дал бы В. Петелину не мало прелюбопытных материалов для существенного дополнения статьи. Стоило бы непременно упомянуть в ней и о том, что Л. Толстой был отнюдь не единственным, но лишь одним из важнейших звеньев в общей системе разрушения и преодоления русской классики (Пушкина, Тютчева, Лескова, Достоевского – в первую очередь).
В статье «Степан Разин – личность и образ» автор анализирует три романа о Разине, отразивших и три этапа развития советского исторического романа: «Степан Разин» Чапыгина, «Степан Разин» Злобина и «Я пришел дать вам волю» Шукшина. Автор анализирует причины и результаты вольного обращения с историческими фактами во имя художественных обобщений у Чапыгина. При всем том, что полностью разделяю авторское отношение к Чапыгину и его роману, думаю, все-таки не стоит столь безусловно оправдывать отступления от правды исторической во имя правды художественной – и в «чапыгинские времена» – вспомним хотя бы того же Тынянова, и ныне «художественной правдой» оправдывают такие трюки с историей, с которыми мириться никак нельзя. Хотелось бы, чтобы в этом отношении авторская позиция В. Петелина прозвучала в книге четко и определенно. Очень точно и справедливо, на мой взгляд, дается оценка романа Злобина, не избежавшего вульгарно-социологических трактовок личности Разина и его движения в целом. Интересен и плодотворен найденный автором ключ и к творческому и идейному своеобразию романа Шукшина, взявшего лишь эпизод разинской эпопеи, но это такой эпизод и так взят, что через него раскрывается самая суть движения, личности его вождя, соотношения личности и народа и т. д. Статья интересная, по своей значимости выходящая за пределы анализируемых произведений, по существу представляющая развитие советской исторической романистики. Статья большая, и создается такое ощущение – хорошо бы ее поджать, может быть, за счет многочисленного цитирования, пересказа сюжетов романов, благодаря чему статья порою теряет динамичность, местами становится вяловатой.
Статья «Два Григория Мелехова» на мой взгляд, самая значительная в сборнике и безусловно должна быть включена в любой, самый избранный круг исследований «Тихого Дона». Очень точный, темпераментный, нередко острый, даже саркастический анализ трактовок образа Григория Мелехова как «врага» «отщепенца» и т. п. в работах А. Лежнева, Л-Якименко, Ермилова и др. основан у В. Петелина на глубоком знании материала, на точном, непредвзятом, свободном от груза вульгарно-социологических теорий прочтении «Тихого Дона».
К тому же, кажется, это вообще первое и теперь уже, к счастью, не последнее исследование «Тихого Дона», в котором результаты научно-критического анализа не только не противоречат, но и дают надежное обоснование истинности наших непосредственных чувств, вызываемых эпопеей М. Шолохова и связанных прежде всего с главным ее героем – Григорием Мелеховым. С другой стороны, эта же статья – прекрасный образчик глубинной взаимозависимости научно-критического отношения к авторскому тексту с гражданской позицией автора. К немаловажным достоинствам статьи я бы добавил еще и следующее – здесь точность иронии является нередко прямым продолжением общей логики исследователя: «Оставим в стороне тезис критика (имеется в виду Л. Якименко) о том, что «усталый прищур глаз» возник «в борьбе против народа...» (с. 94). Одной этой реплики достаточно, чтобы наглядно и убийственно представить уровень и тенденцию некоторых истолкователей Шолохова.