Мой жестокий и любимый
Шрифт:
Но я даже не догадывался, что первое же испытание разделит нас.
Чёрт, покурить бы сейчас, но я начал отказываться от этой дряни. И от той, что по-прежнему спит в комнате, мне тоже надо отказаться раз и навсегда. Не хочу, чтобы моя жизнь превратилась в сюжет «Осеннего марафона». Я уйду и забуду этот адрес, а стерва будет знать, что даже качественным сексом ничего не вернёшь. Хотя она, конечно, сегодня очень старалась.
Уголок рта ползёт вверх в циничной усмешке.
Вот так мне и надо о ней думать, как о дряни, которая решила, что
Предателей не прощают.
Возвращаюсь в комнату, подхватываю ремень с пола, продеваю в петли джинсов и, пока застёгиваю, думаю, как поступить.
Разбудить или нет? Уйти по-английски? Или поговорить? В данной ситуации даже не знаю, что лучше. Её оба варианта ранят. И сегодня мне почему-то уже не так весело от этой мысли, как вчера. Чувствую себя каким-то подлецом. Хотя она сама виновата. Не я. Она. Своими руками всё разрушила.
Подхожу к дивану и сверлю затылок стервы пристальным взглядом.
– Эй, просыпайся.
Не реагирует. Всё-таки я сильно её умотал.
Кладу ей ладонь на спину и слегка встряхиваю. Стерва что-то бормочет. Я повторяю, только сильнее.
– Просыпайся, говорю.
– Гхм…
Она переворачивается и подтягивает съехавшую с обнажённой груди простыню. Голос у неё хриплый, до конца не проснулась.
– Доброе утро. Ты давно встал? – откашливается. – Прости, я после поздних смен всегда долго сплю.
– Думаю, не в смене тут дело, – хмыкаю, и стерва краснеет, понимая, куда клоню.
Смотрю, как румянец выскальзывает из-под простыни и ползёт вверх по груди и шее. Сглатываю, надеюсь, не слишком громко, и отворачиваюсь, чтобы схватить её вчерашнюю футболку со стула.
– Надень, – сухо приказываю, кидая тряпку на кровать.
Оборачиваюсь, когда шуршание за моей спиной прекращается.
Вот так лучше. Без лишних обнажённых сантиметров.
Дрянь окидывает меня взглядом, осознавая, что я то в отличие от неё полностью одет. Покусывая губы, спрашивает:
– Мы куда-то идём?
– Я иду. Ты не идёшь.
Моргает.
– Тебе пора уезжать?
– Технически я уеду вечером, но фактически мне у тебя делать нечего. Разве что ты настроена потрахаться на прощанье?
Грублю специально, желая вызвать определённую реакцию, и да… я её получаю.
Во взгляде дряни осознание того, что происходит. И боль…
Мне должно быть приятно, но на самом деле как-то не очень. Нет, утешать и разубеждать её не собираюсь, лишь думаю, что вариант с «уйти по-английски» всё-таки был бы более правильным.
– Ну, нет, так нет.
Выдаю самую гадкую из своих улыбок.
– Пока. До встречи говорить не буду. Потому что навряд ли она снова случится. Вариантов нечаянно столкнуться у нас не так уж много. Ты теперь здесь живёшь, а я не частый гость в Серпухове.
Разворачиваюсь, чтобы уйти, но дрянь паникует.
– Арсений, погоди, я… я… думала. Я думала…
– Ну что ты думала? – снова разворачиваюсь. –
Прикладывает ладонь ко рту и снова убирает. Её взгляд мечется, как и мысли. Я практически вижу их хаотичный рой.
– Ты с самого начала собирался это сделать?
Догадливая дрянь. Но я лишь приподнимаю брови.
– Сделать что? Мы же случайно столкнулись. Увидел тебя, захотел. Ты тоже, вроде бы, не против была. Что-то не помню, чтобы возражала. Мы же взрослые люди, вроде как. Встретились, хорошо провели время, разбежались. Или ты думала, я жить тут останусь? Или тебя с собой в Москву заберу? Что тебя удивляет?
Выдерживает паузу перед ответом.
– Ничего, – мотает головой.
Вот и правильно. Её ничего и не должно удивлять. Начала бы разговоры в стиле «ведь ты не такой», рассмеялся бы ей в лицо. Не таким я мог быть с любимой девушкой, но с другими я именно такой. А она ничем не хуже, не лучше других. Просто тело. Что между нами раньше было, не имеет значения. Она всё выжгла.
Дрянь поднимает на меня свои зелёные глаза, в их уголках мерцают слёзы. Они меня не радуют. Она ведь и раньше редко плакала. Никогда не использовала этот метод, чтобы добиться своего. Поэтому тут два варианта: либо научилась играть, либо я действительно её задел. От второго варианта ожидаемого эффекта удовлетворённости я почему-то не испытываю.
– Сень, – тянет хрипло, потому что и в голосе слёзы, – я ведь… я ведь тебя по-прежнему люблю, как ты можешь так со мной поступать?
Внутри меня всё застывает.
Что за грёбанные признания? Кто-то серьёзно заговорил про любовь? Это как удар под дых. Не ожидал. Нелепость какая!
Слова, выпавшие из её рта, вызывают во мне волну ярости, но внешне я изображаю безудержный сарказм.
– Что? Что? Что ты?.. Что ты делаешь? Чёрт, ты случайно ничего не перепутала? Господи, ну и бред! Перегрелась?
Я смеюсь громко и даже искренне.
– А ты забавная, знаешь? Я даже не ожидал, что заговоришь… о любви. Так прижало, что ли? Деньги папочки закончились, да? Так найди себя спонсора и живи так, как привыкла. Внешность у тебя отличная и свежая. Даже выбрать сможешь не кривого, не косого и не хромого.
Сжимаю челюсть до скрипа зубов.
Дрянь роняет лицо в ладони, качает головой. Когда снова смотрит на меня, в глазах отчаянная мука.
– Сень… я понимаю, почему ты так… я ведь говорила вчера, что мне жаль. Я могу всё объяснить. Я не хотела… пожалуйста. Давай поговорим, ну пожалуйста.
– Когда не хотят, не делают.
Мой тон ледяной. То, что стерва снова упоминает о прошлом, сбивает всё веселье. В груди поднимается тошнотворная волна неприятия.
Инвалидом на коляске я не был ей нужен. Ухаживать за обездвиженным искалеченным телом ей не хотелось. Самое поганое, я бы от неё никогда и не потребовал принести себя в жертву. Первый бы её отпустил, чтобы она жила полной жизнью. Тем более, прогнозы были неутешительными.