Мой зверь безжалостный и нежный
Шрифт:
— Деточка, — с нотками унизительного снисхождения проговорил директор, — мне не нужно тратить время на пустые разговоры, чтобы понять, подходит мне человек или нет. Думаешь, у нас там что? Дом отдыха, где можно с мальчиками любовь крутить?
— Да нужны мне ваши мальчики! — в изумлении воскликнула я. — То есть… в том смысле, который вы сейчас озвучили. Извините. Но вы тоже — ищете педагога, а строите какие-то неприличные предположения.
Он взметнул брови. Потом вдруг хмыкнул, откинулся на спинку стула, а руки скрестил на груди.
— Так ты, значит, педагог? И опыт работы есть?
— Практика
— Практика в школе, — усмехнувшись, передразнил он меня. — Да ты посмотри на себя, педагог. Пигалица ты зелёная. Ты же от них на другой день взвоешь и со слезами прятаться будешь. Почему, думаешь, сезон в разгаре, а у нас психолога нет? Ищем вон впопыхах… Потому что сбежал наш психолог! Не выдержал. А у него за плечами была не какая-то там практика в школе. И то сломался. А ты… Ты им и по возрасту-то в подружки годишься. Да и сама — дунь и улетишь. Что ты там с ними сможешь сделать?! Ты вообще себе представляешь, что там и кто там?
Он вдруг раскипятился.
— А я тебе скажу! Там полтора десятка половозрелых парней, которые не знают, чем себя еще развлечь, и единственные три женщины на весь лагерь работают на кухне. Им за сорок, и все они, — Он широко развёл по бокам руки, показывая, как я поняла, что все три женщины крепкие и мощные. — Коня на скаку остановят. А не как ты. И даже они лишний раз стараются не попадаться на глаза этим чертям, одуревшим от вседозволенности. Потому что и их, было дело, доводили до слёз своими… языками. Нет, у нас, конечно, охрана кругом, дисциплину требуем, но двадцать четыре часа по пятам никто ни за кем не ходит. И нянчиться с тобой тоже никто не будет. А доведут они тебя в два счёта. И что ты будешь делать? Куда потом пойдешь? Там лес кругом и горы. Я вот только езжу в город пару раз в неделю, как сегодня. Сейчас вот поеду сразу обратно.
Он выдохся и закончил речь устало:
— Да, нам действительно срочно нужен педагог-психолог вместо… неважно. Но нам нужен специалист, а не сопливая девчонка, которой захотелось романтики.
Наверное, в другой раз его доводы меня сильнее бы впечатлили, но сейчас, когда земля под ногами горела, всё это виделось просто ничтожной мелочью. Господи, избалованные мажоры? Вот уж угроза так угроза. Нашёл он чем напугать, когда меня настоящие бандиты практически приговорили…
Сейчас любыми правдами и неправдами я должна была вырваться из города, скрыться, сбежать туда, где те двое меня не найдут.
В отчаянии я поднялась, шагнула к его столу и, опершись о столешницу, нависла над ним.
Мне нужно, чтобы он меня взял! Очень сильно нужно! И больше по наитию, чем продуманно, выпалила на одном дыхании, лишь бы не дать ему слова вставить:
— Вы всерьез считаете, что возраст, вес и… что там ещё вас смущает во мне… это самое важное? Нет! И даже опыт вторичен! Главное — это личностные качества. Генриху Наваррскому было пятнадцать лет, когда он возглавил гугенотов и выиграл свою первую войну. А Жанне Д’Арк — семнадцать, когда под её командованием армия освободила Орлеан. Кого вы ищете? Макаренко и Фрейда в одном лице, ещё и с фигурой гренадёра, чтобы ваши половозрелые, не дай бог, не перевозбудились? Боюсь, с Макаренко у вас ничего не выйдет. Главная концепция его теории — общий труд, общие цели и общее имущество —
Павел Константинович не просто присмирел, он аж в кресло вжался под напором моей пылкой речи. Но, главное, смотрел на меня уже отнюдь не так снисходительно, как минуту назад. Он… да ладно! Он смотрел так, будто я его удивила, по-хорошему удивила.
Я убрала руки от его стола и отошла на шаг, глядя на него выжидающе.
— Через час я возвращаюсь в лагерь, — произнёс он совсем другим тоном. — В следующий раз буду в городе во вторник. Подходи с утра, к девяти с документами и вещами. Оформим и…
— Зачем ждать вторника? Я могу поехать сегодня… — пошла я ва-банк. — У меня всё с собой.
13
Я выдохнула только тогда, когда мы оставили город намного километров позади. Да и потом ещё не меньше часа напряженно следила за всеми машинами, которые нас догоняли и обгоняли на трассе. Но, кажется, пронесло…
Дорога огибала Байкал с севера, и вид открывался такой, что дух захватывало. Но полюбоваться живописным пейзажем Павел Константинович мне никак не давал. Он меня буквально забомбил вопросами: кто я, откуда взялась, как про них узнала.
Я выкручивалась как могла. Ну не рассказывать же ему мою дикую историю про мерседес и Яшу.
— Говоришь, из объявления про нас узнала? А вообще что слышала про нас?
Боже, ну почему нельзя ехать молча и слушать какое-нибудь Авторадио?
— Немного, — ответила я, припомнив пару фраз из рассказа секретарши.
— И не боишься? — хмыкнул он.
— Нет, — ответила я и была в тот момент с ним кристально честна.
— А у тебя есть кавалер там или жених?
Я на миг задумалась про Ромку.
Нет, из женихов я его сразу и бесповоротно вычеркнула. Как и вообще из всех возможных категорий — для меня его просто больше не существует. Но год жизни не выкинешь из памяти в одну секунду. И этот вопрос снова напомнил мне про его предательство. Может, я и не любила Ромку всем сердцем, но была к нему привязана. И поэтому мне, конечно, очень больно… А теперь, когда страх понемногу утих, боль чувствовалась ещё острее.
Мою заминку Павел Константинович расценил по-своему.
— Есть, значит, вижу… — усмехнулся. — Поссорились, поди? А не побоялся он тебя отпускать в такое место? Или он ничего не знает? Ты ничего ему не сказала? Уж не проучить ли ты его решила?
Собственное предположение настолько не понравилось ему, что он аж в лице переменился и посмурнел.
— Сами придумали, сами… расстроились, — улыбнулась я и добавила: — Нет у меня никого.
— Это хорошо, — кивнул он. — Но и плохо тоже. Я же говорил тебе, что у нас любые отношения между сотрудниками лагеря и подопечными категорически запрещены. Ты это, как психолог, хоть и недоучка, должна понимать. Профессиональная этика, всё такое… Правда, у нас это правило распространяется не только на психологов, но вообще на весь персонал. Никаких шашней!