Мой
Шрифт:
— Давай, — ободряет меня Диана. Я вздрагиваю, услышав телефон в номере. — Да, Ремингтон, — шепчет она и вешает трубку.
— Он идет сюда. Он хочет, чтобы я открыла дверь, или он выломает ее.
— Я не хочу его видеть в таком состоянии, — кричу я, всхлипывая и хватая носовой платок, будто это поможет скрыть тот факт, что я плакала здесь, как ребенок.
Я чувствую его приближение, как торнадо, когда Диана рывком открывает дверь.
— Диана, — низким голосом бормочет он, затем пересекает комнату, направляясь прямо туда, где я свернулась в клубок
Его глаза темно-синие от эмоций.
— Ты, — говорит он, протягивая свою руку, — идем со мной.
— Я не хочу, — говорю я, вытирая скатившую слезу.
Его ноздри раздуваются, и я вижу, что ему трудно держать себя под контролем.
— Ты моя, и ты нуждаешься во мне, и я хочу, чтобы ты пошла со мной наверх, черт возьми.
Я опускаю голову и вытираю слезу.
Всхлипываю.
— Ладно, иди сюда, — он берет меня на руки. — Спокойной ночи, Диана.
Я бьюсь, а он охватывает меня, прижимая к себе и говоря мне на ухо:
— Бей и царапай меня, что тебе угодно. Кричи. Ударь меня. Проклинай меня ко всем чертям. Сегодня ты будешь спать только со мной.
Он несет меня в лифт, затем в наш номер. Ногой закрывает дверь, кладет меня на кровать и снимает свою футболку. Его мускулы напрягаются от резкого движения, и я вижу каждый великолепный сантиметр его прекрасной кожи, кожи, к которой прикасались другие женщины, целовали, облизывали, и прилив новой ревности и неуверенности пронзает меня. Я, как сумасшедшая, вскрикиваю и пинаю, когда он начинает раздевать меня.
— Придурок, не трогай меня!
— Эй, эй, послушай меня, — он охватывает меня руками и взглядом. — Я без ума от тебя. Я прошел через ад без тебя. Через ад. Перестань скандалить, — говорит он, сжимая мое лицо. — Я люблю тебя. Я люблю тебя. Иди сюда.
Он забирает меня к себе на колени. Я не ожидала от него нежности, я ожидала борьбы, чтобы смогла выпустить пар, но он обезоруживает меня, и вместо этого я реву в его руках, когда он держит меня, его губы приоткрыты сзади моего уха, его голос тихий, но твердый и печальный.
— Насколько хорошо, ты думала, я справлялся, когда ты ушла? Ты думала, что это будет легко для меня? Что я не буду чувствовать себя одиноким? Преданным? Обманутым? Использованным? Выброшенным? Никчемным? Мертвым? Ты думала, что не будет дней, когда я ненавидел тебя больше, чем любил за то, что ты разорвала меня на части? Ты так думала?
— Я оставила все ради тебя, — кричу я, больно обхватив себя руками, поскольку я физически изо всех сил пытаюсь держать себя в руках. — С тех пор, как встретила тебя, все, чего я хотела - это быть твоей. Ты сказал, что ты мой. Что ты мой... мой... Настоящий.
Он тихо стонет и сильно прижимает меня к себе:
— Я самый Настоящий чертов мужчина, который у тебя когда-либо был.
У меня продолжают литься слезы, когда я смотрю в его глаза, и они так прекрасны, глаза Ремингтона. Они голубые и нежные, эти глаза видят меня насквозь, эти глаза знают обо мне все, и они больше не смеются, а вместо этого отражают немного боли, которую чувствую я. Я больше не могу в них смотреть, и закрываю глаза, когда меня настигают новые рыдания.
— Все это время это должна быть я, — говорю я. — Это должна быть только я.
— Тогда, никогда, черт возьми, не говори мне, что любишь и уходишь от меня. Не умоляй меня сделать тебя своей, убегая при первой же возможности, когда я не смотрю. Я даже не мог пойти поймать тебя. Разве это честно по отношению ко мне? Разве? Я даже не мог встать на свои собственные гребаные ноги, чтобы пойти остановить тебя.
Я рыдаю сильнее.
— Я проснулся, чтобы прочитать твое письмо, вместо того, чтобы увидеть тебя. Ты была всем, что я хотел увидеть. Всем. Что я хотел. Видеть.
Его слова так больно слышать, я даже не могу говорить сквозь слезы.
Мне кажется, я плакала у него на коленях, пока не уснула. И, когда я проснулась посреди ночи, мои глаза и голова болели от рыданий. Я голая. До меня доходит, что он раздел меня, как всегда. Его кожа горячая напротив моей, его нос в области сгиба моей шеи и плеча, его руки обнимают меня, и я придвигаюсь ближе, даже если это больно. Мы причиняем боль друг другу и приносим утешение. Он притягивает меня ближе, и я слышу, как он вдыхает мой запах, как будто в последний раз, и, прежде чем осознать свои действия, я так же отчаянно вдыхаю его запах в ответ.
Глава 4
Феникс
На следующий день я чувствую себя дерьмово, но потом, когда мы тихо завтракаем, слышу бормотание Ремингтона:
— Пробежишься со мной к спортзалу?
Я киваю.
Он, кажется, наблюдает за мной, будто не может понять, что поделать со взрывной гранатой. И я также пытаюсь выяснить, что с собой поделать. Я никогда в жизни не чувствовала себя настолько поглощенной ревностью, обидой, гневом и ненавистью к самой себе. Меня так тошнит. что я даже не ем, только потягиваю апельсиновый сок. Затем надеваю свои штаны для бега, теннисную обувь и пытаюсь не блевать, когда чищу зубы.
Сегодня в Аризоне жарко, как в аду, на тропинке возле нашего отеля я натягиваю кепку и спокойно разминаю свои квадрицепсы [6] , пытаясь сосредоточится на том, что люблю больше всего на свете после Ремингтона - беге. Знаю, от этого я почувствую себя хорошо, ну если не хорошо, то, по крайней мере, лучше.
Мы не говорили об этом.
Мы не целовались.
Мы не касались друг друга.
После того, как прошлой ночью я кричала, как идиотка, в его руках. Когда я проснулась, он смотрел в окно, его профиль невозможно было прочесть, и когда он повернул голову, как будто чувствуя меня, мне пришлось закрыть глаза, потому что просто боюсь, что если он будет нежен со мной, я снова сломаюсь.
6
Квадрицепсы формируют переднюю и боковую поверхности бёдер.