Мой
Шрифт:
Смеясь, он перекатывает меня под свое большое тело, и я ударяю его в грудь кулачком.
— Ты, черт побери, заставил меня хихикать, но при этом даже не сказал ничего смешного!
— Мне чертовски понравилось! Похихикай еще.
— Ни за что! — смеюсь я, и это звучит как чертово хихиканье.
Ненавижу хихикать, но неподдельный восторг в его горящих голубых глазах наполняет меня исключительным счастьем, такое ощущение, будто в моей груди взорвали гранату, когда он начинает смеяться, а я продолжаю это долбаное хихиканье.
Успокоившись, он исследует
Его глаза наполняются любовью, он наклоняется и прижимает свои губы к моим на протяжении трех восхитительных ударов сердца. Мы не используем языки, лишь прижимаемся мягкими сухими губами, но это действие настолько наполнено любовью, что я практически парю.
Я провожу руками вверх по мышцам на его спине.
— Когда ты уезжаешь? — выдыхаю я.
— Как можно позже, но чтобы успеть в срок до следующего боя.
Видимо, боль и разочарование отражаются на моем лице, потому как он сильнее прижимает меня, притягивая к себе.
— Ты счастлива здесь? О тебе хорошо заботятся? — он прижимается носом к моему виску.
— Никто не заботится обо мне и не понимает меня так, как ты. Разве что Мел.
— А твои родители?
— Они любят меня, — все, что я отвечаю. Я собираюсь сказать, что они, возможно, не особо рады текущему положению дел, но затем я смотрю в глаза этого мужчины и понимаю, что у него нет родителей, которые бы поддерживали его и заботились бы о нем, и я осознаю, насколько мне повезло. — Ты чувствовал себя нелюбимым, когда твои родители не вернулись? — спрашиваю я его.
— Не нелюбимым, а непонятым.
Он так спокойно говорит об этом, словно это ничего для него не значит, простая констатация факта. Факт, который разбивает мое сердце каждый раз, когда я об этом думаю.
— Ох, Реми. Мне так жаль. Я ненавижу их за то, что они так поступили с тобой.
Он встает и хватает свои домашние штаны, и я понимаю, что он хочет пойти поесть, - конечно же.
— Почему? Мне не больно. Почему тебе жаль? Я все еще собираюсь стать хорошим отцом, — он подмигивает мне. — Именно потому, что они были такими хреновыми родителями, я буду хорошим отцом.
Его глаза блестят, а мне хочется плакать, пока мы оба смотрим на мой живот. Мы действительно очень рады этому ребенку, даже не смотря на то, что не планировали его. Возможно, мы молоды и глупы, молоды и влюблены, но мы всего лишь надеемся создать семью. Просто хотим быть вместе.
От стука в дверь я хмурюсь. Он тоже хмурится и указывает на меня пальцем.
— Останься.
Он идет открывать дверь, а я прячу лицо в подушку, меня бесит, что сегодня он снова уедет от меня. Я разговаривала со своим врачом и она настаивает на том, чтобы я не путешествовала до окончания первого триместра, так что осталось еще по меньшей мере две-две с половиной недели.
Когда я слышу голоса, то хватаю его халат, оборачиваю пояс вокруг
Пит выглядит так, словно не спал несколько дней.
Ремингтон по-прежнему трахает меня глазами, ухмыляясь в чисто мужском удовлетворении, которое он получает, когда я надеваю его вещи.
Он поднимает палец и медленно манит меня к себе. Мое сердце тает, и я подхожу, осознавая, что он наблюдает за мной, в то время как тянется ко мне ко мне своей рукой.
Я протягиваю свою, и он переплетает наши пальцы, притягивая к себе в объятия, где я импульсивно начинаю разминать его обнаженные мышцы, пока он разговаривает с Питом.
Я так увлеклась его крепкими мышцами, что у меня уходит несколько секунд на то, чтобы заметить повисшую тишину. Полную тишину. Такую, что можно было бы услышать, как летит муха.
— Что происходит? — я делаю паузу, переводя взгляд с одного на другого.
Пит беспокойно ослабляет узел на галстуке.
— У меня плохие новости.
От страха мои внутренности завязываются в узел.
— Какие плохие новости?
Он смотрит в пол и перебирает пальцами волосы, а я понимаю, что Реми уставился на меня, его голубые глаза пронизывают меня с такой интенсивностью, что небольшой узелок прекращается в реальный узел.
— Это Скорпион, — говорит Пит.
Одно слово и мое сердце начинает стучать как отбойный молоток.
— Что со Скорпионом? — такое ощущение, что по поверхности моей кожи в большом количестве ползают какие-то твари. Я ненавижу думать о нем. Говорить о нем. Ненавижу даже его имя.
Но Ремингтон здесь. Цел. В безопасности. Разве нет? Его глаза впились в меня. Они смотрят… взволнованно.
Дерьмо.
Я застыла. Парализована. Оцепенела.
— Нора провела с ним ночь, — добавляет Пит, его голос нереально холоден, почти как у робота.
Его слова пугают меня настолько сильно, до ужаса, это чудо, что у меня до сих пор достаточно клеток головного мозга, чтобы понять, что он говорит мне.
Моя сестра.
— Они провели все это время в соседнем отеле. Она вышла вместе с ним, еще одной женщиной и тремя его головорезами. Они на пути в аэропорт и, по-видимому, у них есть билет на ее имя.
— Она уезжает с ним? — я делаю шаг назад, спотыкаясь от того, как сильно меня это ранит. — Она не может уехать с ним, эта... эта... эта неблагодарная маленькая сучка!
— Петарда... — говорит Ремингтон, но я слишком взволнована, чтобы слушать.
— Омойбог. Она тупоголовая, бездумная, эгоистичная дура! Я поверить не могу...
Я с ума схожу, в то время как Ремингтон спокоен и задумчив. Скрестив руки на груди так, что татуировки на его мышцах натянулись до предела, он стал в боевую позицию с мерцающей в глазах сосредоточенностью. Как он, боец, может думать, когда у меня одно желание — врезать кому-нибудь. Он от моего имени сделал для Норы все. Все.