Моя беспокойная жизнь

Адамсон Джой

В это печальное время мне надо было побыть одной. Я решила разбить свой лагерь на поросших вереском склонах горы Кения и рисовать там цветы, Экватор проходит как раз по покрытым льдом пикам этого потухшего вулкана, поднимающегося на высоту 5199 метров. Здесь альпийская флора Европы соседствует с растениями из Южной Африки, с гигантскими лобелиями и крестовниками, которые можно увидеть только на самых высоких горах Восточной Африки и Анд. А гора Кения, находящаяся на границе между двумя полушариями, удивительнейшим образом объединяет контрастные климатические условия. Я собиралась разбить лагерь на высоте примерно 4000 метров, там, где кончается граница леса и начинаются заросли вереска. Практическое осуществление

этого плана оказалось нелегкой задачей. Мне нужен был повар и оруженосец, который сопровождал бы в поисках цветов и охранял от слонов и буйволов. Нужны были также и носильщики, поскольку необходимо было еженедельно доставлять почту и пополнять для нас запасы продуктов. Два окружных чиновника, к которым я обратилась за помощью, были настолько перегружены работой в связи с войной, что не могли взять на себя еще и обязанности присматривать за женщиной, собиравшейся разбить лагерь высоко в горах, чтобы рисовать там цветы.

Лишь фермер Раймонд Хук разрешил мои проблемы. Он был любознательным человеком и к тому же крупным натуралистом и обладал поразительными знаниями истории гепардов с тех времен, когда их держали в качестве ручных животных ассирийцы, древние египтяне, а также французы в период средневековья. Хук выдрессировал несколько гепардов для индийских магараджей, нескольких отправил в Англию на состязания с борзыми — затея, из которой ничего не вышло ввиду явного превосходства гепардов. Он скрещивал буйволов с коровами, зебр — с лошадьми и первым вывел красивого полосатого зеброида коричневой масти с головой зебры Грэви. Он использовал их в качестве вьючных животных или продавал в зоопарки. Несмотря на то что Хук был высокообразованным человеком, жил он в самых примитивных условиях.

Он предложил каждую неделю посылать в мой лагерь двух человек на лошадях, которые бы доставляли нам все необходимое. Работники Раймонда никогда не подводили нас, даже если была плохая погода или нм по пути встречались агрессивно настроенные слоны, все равно припасы в конце концов доставлялись нам. Они всегда привозили с собой записки от Хука, в которых говорилось, где я вероятнее всего могла бы найти наиболее интересные растения.

По его совету я разместила свою небольшую горную палатку, еще одну палатку для двух мужчин и «студию», сделанную из бамбуковых шестов, на краю вересковых зарослей под одним из деревьев на опушке леса. Преимущество такого размещения заключалось в том, что в случае нападения слонов или буйволов мы могли влезть на дерево. И в самом деле, каждую ночь какой-то буйвол протискивался между нашими палатками, почесываясь о парусину и приводя в ужас моего терьера Пиппина.

Я выбрала для работы дождливый сезон, когда все пышно цвело, ежедневно выпадал снег и туман держался обычно до полудня. Поразительную картину представляли собой поднимающиеся прямо из снега алые гладиолусы, темно-голубые и бирюзовые дельфиниумы и пурпурные лаконосы. Менее крупные цветы росли по берегам небольших ручьев и имели более яркую окраску, чем такие же цветы, растущие ниже. Высота влияла здесь и на фауну: антилопы канны, буйволы, шакалы и даманы были гораздо крупнее, чем их сородичи, обитающие на более низких высотах; они отличались также и более густой шерстью и часто даже другой окраской. Гигантские лобелии и крестовники привлекали несколько видов нектарниц; в других районах эти виды никогда нельзя встретить вместе.

Однажды мы с оруженосцем принесли трехметровую лобелию в лагерь, поскольку я не могла рисовать ее там, где она росла. Очень скоро я почувствовала недомогание, затем стало плохо моему оруженосцу, у него распухли веки, губы и ноздри. Тогда я вспомнила, как однажды Питер взял несколько стеблей лобелии, чтобы положить их под пресс, и, несмотря даже на то, что он тщательно вымыл руки, его вырвало полчаса спустя, когда он вложил

пальцы в рот, чтобы свистнуть. Позднее я узнала, что все лобелии содержат ядовитый млечный сок, действующий подобно каустику, и поэтому их никогда не используют в качестве топлива даже высоко в горах на склонах, где не растут деревья, поскольку дым при их сгорании вызывает тошноту. Этот яд оказывает более сильное действие, чем яд наперстянки.

Я намеревалась провести в горах один месяц, по там оказалось так много цветов, что я решила задержаться. Всего за четыре месяца работы с грелкой на коленях и Пиппином в ногах я сделала зарисовки семидесяти различных цветов.

Джордж навещал меня в конце почти каждой недели. Однажды он пришел поздно ночью, очень усталый после трехсоткилометрового переезда из Марсабита и подъема пешком до моего лагеря в сильный дождь по густому лесу.

Он только что оправился от малярии благодаря приему больших доз мепакрина. Многие плохо переносят это лекарство, поскольку оно оказывает серьезные побочные действия: одни теряют память, другие буйствуют, третьи заговариваются.

На следующий день утром Джордж отправился убить буйвола, который досаждал нам всю ночь. Эти животные редко нападают на человека, но они очень опасны, особенно если ранены, поскольку имеют привычку обходить охотника и нападать на него сзади. Впрочем, на этот раз буйвол набросился на Джорджа даже прежде, чем тот успел прицелиться, и у него оставались считанные мгновения, чтобы покончить с животным.

На обратном пути в лагерь Джордж начал как-то странно разговаривать, и, когда мы добрались до палаток, он потребовал свой револьвер и стал угрожать нам. Мы едва смогли уложить его в постель. Всю ночь он кричал на нас и метался. На рассвете он наконец крепко заснул и проснулся слабым, но здоровым. Причиной такого бредового состояния были принятые им большие дозы мепакрина. Он остался с нами в лагере до полного выздоровления.

Однажды в конце недели мы обходили пики горы Кения по самому краю ледников. Каждая долина отличалась большим своеобразием, и почти во всех мы видели высокогорные голубые озера, но, как бы ни было велико искушение искупаться, мы не поддались ему, поскольку знали, что нередко люди умирали от разрыва сердца после купания в ледяной воде.

Внезапно погода резко изменилась, наступило время муссонов. Ветер бушевал в лесу, выворачивая многие деревья, и я, совсем обессилев от бессонных ночей и опасений, что эти ледяные порывы ветра в любой момент могут снести и мой лагерь, решила вернуться домой.

По пути я заехала в Наньюки навестить Раймонда Хука. Когда я спросила, чем могу отблагодарить его, он ответил: «Я знаю эту величайшую гору, вероятно, лучше, чем кто-либо другой; теперь, когда я уже слишком стар, чтобы подняться хотя бы до вересковых зарослей, мне просто хотелось помочь вам сделать рисунки, чтобы люди, которые, как и я, больше уже не могут подняться и посмотреть эти прекрасные цветы там, где они растут, смогли бы увидеть их на ваших рисунках». Затем он сказал, что если я подарю ему два своих рисунка, то он сочтет их достаточным для него вознаграждением. Он предложил мне также переночевать в его доме, а не останавливаться в гостинице. Я, разумеется, согласилась.

После очень интересного вечера Раймонд установил для меня походную кровать в гостиной, а сам поднялся наверх. Когда я уже легла в постель, африканец принес стеклянную банку, в которой плавали тропические рыбки. Он поставил банку на жаровню, в которой тлели красные угли, затем накрыл все это одеялом и ушел. Скоро дым от углей заполнил всю комнату и я стала задыхаться. Я разрывалась между сильным желанием открыть окно и уверенностью, что это погубит рыбок. Помня доброту Раймонда ко мне во время моего пребывания в горах, я приняла решение в пользу рыбок, что означало для меня бессонную ночь.