Моя чудовищная половинка
Шрифт:
– Так что я ее смерти виноват я – был слишком крупным, – вполне серьезно заявил Ден, горько вздохнув.
– Не вини себя в этом, что ты! – поспешила я успокоить парня. – Если кто и виноват в этом, так это врачи – могли бы сделать кесарево сечение.
– У нас тогда такую операцию еще не делали, – вздохнул Денис.
«Это в какой же глуши он жил?!» – подумала я, но делиться этими мыслями с парнем не стала, чтоб он не подумал, что я смотрю на него свысока, раз живу в Подмосковье.
– Все равно ты не виноват – судьба у нее просто, значит, была такая, – сказа только.
– Может быть, – не стал спорить Денис.
Папе,
– Он не тот, за кого себя выдает, – сказал он, когда юноша ушел, и строго-настрого запретил мне иметь со своим новым приятелем дело.
Но слова «нет» для меня не существовало, и отец не мог этого не знать. Так что родители, вероятно, догадывались, что, несмотря на запрет общаться с Денисом, мы с ним виделись. Более того, у нас начался роман.
Заживало на мне все, как на собаке, и от травмы позвоночника через неделю не осталось и следа. Знакомым я сказала, что был небольшой ушиб, иначе б они не поверили, что я могла так быстро выздороветь. Правду сказала лишь Дену, но он и сам уже заметил, что я поправилась, и предложил научить меня крутить солнышко. И научил: уже через пару дней я делала это так, будто тренировалась минимум несколько месяцев.
Но самым интересным и приятным в нашем общении были, разумеется, не тренировки. Лучшее время мы проводили наедине, и уединялись мы у Дена, пока его отец пропадал где-то по своим делам. У него характер работы был связан с постоянными командировками, так что дома он вообще почти не бывал. Видела я его всего пару раз, и он мне не понравился: был холодным, жестким и, догадываюсь, жестоким, хотя тоже красивым брюнетом с синими, как сапфиры, глазами.
Уединившись, мы с Денисом целовались. Дальше дело не заходило, хоть я и не отказала бы Дену в большем, отдалась бы без сопротивления. Я знаю, что он меня хотел, сильно хотел, и мне было странно приятно ощущать, как его бугор вдавливается мне в низ живота. Но Денис не пытался меня взять, даже когда я сама себя ему предложила. Сказал, что я еще слишком юна, не до конца созрела и, возможно, мне будет не так хорошо, как должно быть. Он считал, что нужно годика два еще подождать, пока я окончательно не сформируюсь.
– Хочу, чтоб нам обоим было хорошо, а не мне одному, – сказал он мне тогда. – Желание должно быть осознанным и сформированным. Не надо тебе с этим спешить.
И мы договорились, что все у нас произойдет лишь в день моего 16-летия. И поклялись друг другу, что мой первый раз будет у меня именно с ним. Ну, и любить друг друга по гроб жизни пообещали, как же без этого.
Но первого раза у меня так и не произошло, потому что Денис исчез, даже не попрощавшись. Оставил только записку (через соседей передал):
«Нам с отцом срочно нужно уехать, но когда-нибудь я вернусь. Найду тебя – обещаю. И любить буду только тебя. Дождись меня, пожалуйста, Принцесса. Ден».
Записку я сохранила – спрятала в мамин медальон, когда она мне его подарила на 14-летие. Послание и сейчас лежало в нем. И этот медальон из белого золота я всегда носила на себе. Он был крупный, овальный, украшенный аквамаринами, с гравировкой в виде русалки. Мама просила меня не снимать это украшение, и я его не снимала.
А Дениса с тех пор я не видела, но верила, что он верен своему слову. И я свое обещание не нарушала: все ждала, когда же вернется мой принц. Кстати, я его так и называла – Принцем, а он меня звал Принцессой, и это меня ни капельки не раздражало.
Ольга
Земля, 2015 год
Родители у меня были необычными, причем это было видно даже по их внешности. Отец был рыжим, мать же имела совершенно невообразимый, сине-зеленый, как у русалки, цвет волос, и, чтобы скрыть его, красилась в иссиня-черный. Я пошла в отца: как и он, была рыжей и отчаянно безбашенной.
Впрочем, мама тоже не отличалась спокойствием и рассудительностью: по характеру они с отцом хорошо друг другу подходили. Оба были адреналиновыми наркоманами, так что и профессию себе выбрали соответствующую. Мои родители были каскадерами, вроде как, и познакомились во время съемок какого-то фантастического фильма про драконов и эльфов. Может быть, именно поэтому и называли меня принцессой.
Жалко, что на экраны фильм, где отец дублировал исполнителя роли принца драконов, а мама – исполнительницу роди принцессы эльфов, так и не вышел: я бы с удовольствием посмотрела ленту, во время работы над которой познакомились мои родители.
Я гордилась тем, что мои папа и мама – ловкие, сильные и смелые до безрассудства. Всем говорила, что стану, когда вырасту, как и они, каскадершей.
Родители знали о том, какую профессию я выбрала, но, как ни странно, ни разу не пытались меня отговорить от этого. Напротив, мои планы их устраивали, они даже пытались помочь мне в их осуществлении. Отдали сначала в гимнастику, потом – в секцию фехтования, оплатили курсы верховой езды. Они сами учили меня прыгать, преодолевать препятствия, гонять на мотоцикле. Поощряли мои занятия паркуром (правда, они не знали, что этим я занимаюсь вместе с Денисом).
Соседи пытались вразумить моих предков, предрекая, что я рано или поздно сверну себе шею, но они не реагировали. И на выговоры учителей, которые жаловались, что я дерусь, как пацан, кстати, тоже не реагировали. Наоборот, хвалили меня, что могу постоять за себя.
Так что у нас была странная, но дружная семья, до какого-то момента даже счастливая. Пока отец не пропал без вести.
Мне тогда было уже 16 лет, и я могла бы понять, что папа бросил маму, ушел к другой женщине, или что он погиб при неудачном исполнении какого-нибудь сложного трюка. То есть маме не было необходимости врать мне, что отец срочно отбыл в бессрочную командировку. Но именно такое примерно объяснение исчезновения отца она мне и привела.
Я неоднократно пыталась выпытать у мамы, куда все-таки делся мой отец на самом деле, но она так и не проговорилась. Пришлось мне всем отвечать, что он пропал без вести. Врала даже, что его разыскивают, но безрезультатно.
– Что ж ты голову дочери морочишь, что отец потерялся. Ей не пять лет, чтоб сказки про космонавта рассказывать, – услышала я как-то раз, как маму упрекает тетка из соседней квартиры. – Раз помер – так и скажи, она хоть свечку за упокой ему поставит.
Я замерла, хватая ртом воздух, пока не услышала:
– Типун Вам на язык, Светлана Борисовна, – жив Костя, просто уехал далеко.
– И связи там нет, – хмыкнула недоверчиво Светлана Борисовна.
– Можно сказать, что и нет, – ответила мама.
– Врешь ты все, – буркнула соседка.
Мама ничего не ответила – вошла в квартиру, захлопнув дверь перед носом Светланы Борисовны.
Исчезновение отца я переживала тяжело. Обидно было, что он ушел от нас, так ничего мне не объяснив, и даже не пытается прислать мне какую-нибудь весточку, точно внезапно забыл о моем существовании. Но все равно продолжала его любить, и если б он вернулся вдруг – тотчас же его простила бы.