Моя чужая женщина
Шрифт:
– Ах, вот оно что-о… – протянула Татьяна. – Петров, значит… Послушай, Тоня, а ты Петрову позвони. Наверняка он знает, почему у вас в доме обыск.
– А ведь и верно! – спохватилась Антонина Дмитриевна. – У меня ж записан его мобильный! Вот кто мне все объяснит!
И она поспешно стала набирать номер.
Красный «Ягуар»
Алина вдруг заметила, как Петров полез за пазуху, и попыталась притереться вплотную к «Жигулям». Ну-ка, ну-ка? А Греков-то в лице изменился! Что там происходит? Да это
Ей сразу стало не по себе. Значит, Петров раздобыл фотографии Нины. Те самые, где она вовсе не похожа на ту маленькую, серую мышку, какой ее видели в коттеджном поселке изо дня в день. Уж не сама ли она их дала? Последнее время Нина была не в себе. Нервничала, совершала необычные поступки, говорила странные вещи. Похоже, ей надоело прятаться и притворяться, и она решила наконец стать собой. Может, думала уйти от мужа к человеку, который давно ее любил и терпеливо ждал?
Алина следила, как меняется выражение лица Юрия Грекова. Ну что? Понял теперь? Сердце ее тревожно забилось. Какими снимками располагает старший оперуполномоченный Петров? И нет ли среди них такого, который может указать на причастность ее, Алины Одинцовой, к случившейся трагедии?
Она терялась в догадках. Нельзя было недооценивать Петрова. Ведь ей известно, как он относился к Нине. Слепой бы не заметил. Только Юрий делал вид, что ничего не происходит, и даже исподтишка над этим посмеивался. Посмотрим, как ты будешь теперь смеяться!
Тогда, во время первого визита, Алине пришлось выложить Грекову все. Впрочем, она предполагала, что в самоубийство мужа не поверят. Предсмертной записки он и в самом деле не оставил. Но на этот счет у Алины были железные аргументы.
… – Примерно за месяц до того, как муж застрелился, с ним начало происходить что-то странное, – глядя прямо в глаза Юрию Грекову, сказала тогда Алина. – Миша стал страдать галлюцинациями. Видимо, находясь постоянно в напряжении, работая на износ, он испытывал психологические перегрузки, и его нервная система не выдержала. Началось с того, что он стал совершать странные поступки.
– Например? – спросил Греков тоном, каким он, должно быть, допрашивал подследственных.
– Михаил страдал близорукостью и особенно плохо видел в сумерках, но умышленно не вворачивал все лампочки, чтобы улучшить освещение.
– Не понимаю.
– Это сложно объяснить. Миша боялся, что, улучшив освещение, видеть по-прежнему будет плохо и непременно начнет психовать. То есть он умышленно создавал себе худшие условия, чтобы не знать правды и списывать все на них, понимаете? Например, проблемы со зрением – на плохое освещение. И еще… Когда он выходил из дома, то задерживался на пороге и… нажимал на кнопку электрического звонка.
– Он был забывчив?
– Нет, вы не поняли. Он знал, что дома никого нет, и звонил в дверь.
– Зачем? – удивленно спросил Греков.
– Кто знает? Он звонил в пустой дом, как будто там кто-то мог прятаться! И стоял, ждал, пока ему откроют. Только минуты через три шел к машине.
– Откуда вы это знаете?
– Когда мы уходили вместе,
– У каждого есть свои странности, – пожал плечами Юрий Греков. – Это еще ничего не доказывает.
– Согласна. Но с этого все началось. Потом у Миши начались галлюцинации, как я уже сказала. Он вскакивал среди ночи, весь в поту, никого не узнавал. Ему чудилось что-то ужасное. Он начинал бегать по комнате и кричать. Он кричал так страшно, вы себе даже не представляете! – И Алина поежилась, словно ее знобило.
– Что кричал?
– «Вон оно! Вон оно! Лови!» Михаил был словно одурманенный. А утром ничего не помнил. И взгляд у него был такой странный, я бы сказала, бездонный. Зрачки просто огромные!
– И часто с ним это случалось?
– Я же говорю, за последний месяц он так изменился, что я стала всерьез опасаться за его жизнь. В таком состоянии он вполне мог пустить себе пулю в лоб. Иногда он кричал, что чудовище заползло в него. Он и стрелял в него, вы понимаете? Он хотел убить фантом, который его преследовал!
– Почему же вы в таком случае не спрятали оружие?
– Я не знала, где муж хранит пистолет. И потом… – Алина замялась. – Дверь его спальни последнее время была закрыта. А ключ он носил с собой.
– Одинцов обращался к врачу с жалобами на плохое самочувствие?
– Да, конечно! – энергично кивнула она. – Я сама на этом настояла. Видите ли, я по образованию психолог. Кандидат наук. Но давно не практиковалась. Наука развивается стремительно, психология тем более, за те восемь лет, что я отошла от дел, многое изменилось. Мне бы хотелось услышать мнение более квалифицированного специалиста и… независимого, понимаете?
– Не совсем.
– Дело в том, что Миша перестал мне доверять. Это к вопросу о двери в его спальню. Он кричал, что боится меня, что я хочу его убить. Похоже, у него начиналась паранойя. Иначе, как назвать это стояние на крыльце и звонки в пустую квартиру? Должно быть, он думал, что за ним следят, покушаются на его жизнь. И в первую очередь жена или нанятый ею убийца. Муж стал считать меня своим врагом и подозревать во всех смертных грехах: что я хочу объявить его сумасшедшим, отобрать фирму, деньги. И мы, столько лет прожившие душа в душу, за последний месяц друг от друга отдалились. Извините… – Алина отвернулась, чтобы скрыть набежавшие на глаза слезы.
Юрий Греков деликатно помолчал, а после паузы сказал:
– Допустим, так оно и было. Но кто может подтвердить ваши слова?
– Господи, да его родные все знали!
– Они что, были свидетелями этих приступов?
– Да. Сказать по правде, мои отношения с родственниками мужа не складывались, – скромно опустила глаза Алина. – Постепенно, год за годом мы отдалялись друг от друга. Но когда с Мишей случилось это, я не могла не рассказать самым близким ему людям: матери и сестре. И даже попросила их приехать. Раз уж он мне не доверяет, то пусть хоть они за Мишей присмотрят. Ведь это может закончиться трагедией. Я еще тогда их предупредила.