Моя чужая. (Не)вернуть любовь

Орфей Диана

Поняла одно — он состоятельный и старше.

Поздно вечером девушка ушла домой. Я разрешила ей пока не ходить на работу. Ведь и сама не собиралась… И вдруг — сообщение, точнее видео.

— Вряд ли это коллеги, — хмурюсь, рассматривая телефон. — Квартира какая-то… Может, ошиблись?

— Давай посмотрим? Мошенники видео вряд ли слать будут. Они звонят обычно.

Это я понимаю. Да и картинка выглядит заманчиво — светлой и нежной. Поколебавшись, нажимаю «play».

И замираю, жадно вглядываясь в съемку. Это

так… красиво! Действительно хорошая квартира, в которой хотелось бы жить.

Может, это риэлтерские конторы рассылают рекламные ролики? Но съемка не выглядит профессиональной. Человек просто ходит по комнатам, снимая их с разного ракурса. Молча.

И спустя минуту, я догадываюсь, почему так.

«Тут тихо и зелено. Я подумал, что тебе понравится. Риелтор будет ждать до вечера. Демьян».

Во рту сразу становится сухо. Если бы он написал сразу, то… ох, вряд ли бы я стала смотреть. А теперь перед глазами уютные комнаты, в которых можно спрятаться и не чувствовать себя одиноко. Наш с Артуром дом такой большой… И совсем неуютный. Пустой.

— Это твой знакомый? — мягко интересуется Ульяна.

Я киваю. Знакомый, точно… С которым у меня нет желания пересекаться. Наверное, стоило быть благодарной, но вместо этого чувствую злость. И так бы справилась. А Оболенский в любом случае вызывал подозрения.

— Можно посмотреть квартиру. Знаешь, оставаться среди воспоминаний одной — не самая лучшая идея.

— У нас с этим знакомым трудное… прошлое, — выдавливаю из себя.

Но Ульяна достаточно тактична, чтобы не расспрашивать.

— Если он ждет в этой квартире, то тогда лучше не ехать.

Вряд ли ждет. Демьян не станет снимать квартиру, только чтобы подловить меня и еще разок извиниться. Зачем? Уже все сказано. И все же…

— Давай посмотрим? Только если ты не спешишь, — поворачиваюсь к Ульяне, и женщина кивает.

Через полтора часа мы на месте.

Водитель остался ждать — я попросила довезти Ульяну до ее квартиры. Да и я, возможно, не задержусь надолго.

Свою ошибку понимаю, как только риелтор распахивает дверь.

Нет, эту квартиру Демьян не мог выбрать сам. Слишком тут нереально. Словно все, что мне нравится, воплотилось в этих стенах цвета топленого молока.

Медленно двигаюсь по квартире, выискивая недостатки. Они есть, конечно. Не может интерьер подойти идеально, но с каждым шагом внутри крепнет ощущение «мое». Здесь действительно хочется остаться.

Заодно Агатов не найдет… Некоторое время.

Эта мысль ставит окончательную точку в сомнениях.

Я поворачиваюсь к риелтору.

— Мне нравится.

Сухая, похожая на учительницу женщина кивает.

— Залог внесен на три месяца.

Уже?! Я недовольно хмурюсь. Не хочу быть обязанной Ястребовскому. Я в состоянии заплатить сама.

— Могу узнать сумму?

Поколебавшись, женщина отвечает. Хорошо.

Верну все до последней копейки, как только появится возможность. Или перечислю на счет фирмы Оболенского. Пусть они сами разбираются.

Ставлю подписи на документах, которые предлагает риелтор.

Сделка проходит быстро — и вот уже я с Ульяной на кухне.

— Гляди-ка, — усмехается женщина, — а в холодильнике прям скатерть-самобранка. Надо же, какая забота.

Я вяло морщусь. Да уж, Ястребовский все предусмотрел.

— Давай перекусим? — предлагаю Ульяне. — Если у тебя есть время.

Конечно, она соглашается. И я очень этому рада.

***

Демьян

Немец встречает меня понимающим взглядом. Наверняка уже в курсе, что его совет оказался рабочими. Это… бесит. Настолько что я едва сдерживаюсь, чтобы не уйти. Никакого договора я не заключал, все обещания — лишь на словах.

Но как овца на заклание, я тащу себя на кушетку.

— О чем будем сегодня беседовать? — кривлюсь, разглядывая безмятежного мужчину. — Могу рассказать об отце и его методах воспитания.

— Не сомневаюсь, что они были жесткими, — тянет немец. — Обязательно доберемся и до этого пункта. Но сегодня поработаем с другим. Вспомним приятные моменты.

Я хмуро смотрю на психолога. Какие приятные моменты? Может, неприятные — вот их через край, аж скулы сводит.

Мужчина понимающе ухмыляется. И открывает блокнот.

— Что ж, приступим…

Следующие полчаса иначе как пыткой я назвать не могу. Немец заставляет вспоминать детство в самых мельчайших подробностях, и ощущения такие, словно я занозы из сердца достаю. Они кровавые и с зазубринами. Идут больно — несколько раз я готов встать и уйти, и все равно остаюсь. Потому что почти в каждом воспоминании Алена. Она сглаживает тяжелые моменты, делает их не такими острыми.

— …После того, как отец меня из дома вышвырнул, пришлось ночлег искать. Зима, холод собачий, к кому идти — не знаю, стыдно… В итоге оказался у Алены. Знал, что смеяться не станет, я ж в одних штанах был, рваных…

— …Мать меня за водкой послала, а я хлеба купил. Ну и получил за это. Алена у бабки своей бинты и йод стащила. Лечила меня, пока я в сарае отлеживался…

— … Щенков я у Алены спрятал. Иначе бы отец утопил. Он живности не терпел, собаку держал только для того, чтобы собутыльников пугать. А от приплода избавлялся. Найда потом неделями скулила, искала…

Сколько мои исповеди длились — не знаю. Но с кушетки встал весь взмокший и с острым желанием покурить.

Немец мне ничего не говорит, но и без него ясно — если мне было хреново или помощь требовалась, Алена была рядом. Несмотря на все мои выверты и попытки отделаться, когда жизь более менее приходила в норму. Конечно, я отталкивал ее потом. Стыдился. Ведь она знала все мои слабости… Всю боль.