Моя-чужая

Черная Лана

Двадцатидвухлетний сынок олигарха, за которого так рьяно заступался Демин, был взят с наркотой в ночном клубе и обвинялся в изнасиловании своей сокурсницы. И ребята Крушинина сделали все, чтобы посадить этого щенка, и чтобы его богатенький папаша не добрался до пострадавшей. А уж гнев генерала Крушинин как-нибудь переживет — не в первый раз ему не сходиться во мнениях с начальством. К тому же у Крушинина имелись свои аргументы в защиту. Демин прекрасно осведомлен о них, поэтому не предпримет никаких действий в разрез с отделом Игната. Он просто натравит папашу-олигарха на Крушинина. И генерал не заставил

себя ждать.

— Значит так, полковник, — Демин промокнул платком лоб и плюхнулся в свое генеральское кресло, тяжело дыша, ¬— с этим делом разбирайся сам, я умываю руки. А как разберешься, чтоб я духу твоего не видел. Думаю, недели тебе хватит. Отпускные получишь в бухгалтерии. И чтоб два месяца я тебя не видел и не слышал. Надоел ты мне. Свободен.

Игнат возражать не стал — в отпуске он не был лет эдак…в общем, давно. Возможно, съездит куда-нибудь с Асей, развеется. Правда он подозревал, что Асю на отдых на аркане придется вести. В последнее время у них разладились отношения. У двери своего кабинета Игнат снова набрал номер жены — нет ответа.

— Вот чертовка! — процедил он, швырнув трубку на кипу бумаг на столе. В окно заглядывало вечернее летнее солнце, разбрасывая по кабинету причудливые тени.

Наверняка заперлась в своей студии и рисует. Игнат присел на подоконник. Внизу суета, бесконечный бег большого города, шум машин и…

— Игнат Максимович, — влетевший в кабинет молодой следователь Рудин выглядел растерянным и озадаченным, — Панов только что заявил, что знает, где девочка.

— Какая девочка? — Игнат нахмурился. Панов был тот самый щенок, за которого его еще пару минут назад отчитывал Демин. И что это за заявление такое? Папаша выследил пострадавшую? Не мог. Игнат ее надежно спрятал, сам, чтобы не допустить утечки.

— Ну девочка…Ника…Вы нам вчера ориентировку давали.

Маленькая Ника, дочка погибшей Арины Рыжовой?

— Откуда Панову знать об этом?

— Говорит, сорока на хвосте принесла.

Сорока, значит? Адвокат? Больше к Панову никого не пускали, да и сидел он в одиночке. Передал весточку кто-то с воли? Вряд ли. Не такой уж Панов крутой, чтоб так заморачиваться. Нет у него таких связей. У его отца, да. Но тот вряд ли бы стал опускаться до похищения ребенка. Или стал бы? Тогда точно адвокат. Надо бы потолковать с ним. Но это потом. Сейчас нужно выслушать Панова и оценить, насколько его информация достоверна.

Вот только этот щенок решил с ним поиграть. Ухмыляется, торгуется. Папашей прикрывается. Но сейчас это ему вряд ли поможет.

— Значит, говоришь — знаешь, где сейчас находится вот эта девочка, — Игнат положил на стол перед Пановым фотографию Ники.

Панов глянул небрежно, как на мусор, и Игнату захотелось его ударить. Так, чтоб одним махом сбить спесь с холеной морды. Но он лишь сжал кулак, а Панов кивнул, рассматривая ссадины на ладонях. Хорошо держится. Значит, адвокат его и дозой снабдил. И куда только его разгильдяи смотрят? Уволить бы всех к бесовой матери.

— Ну и где? — вкрадчиво поинтересовался Крушинин, присев на угол стола.

— Мой клиент скажет, — влез адвокат, худощавый мужик лет сорока в дорогом костюме и очках в золотой оправе, — но в обмен на сделку.

— Никаких сделок, — отрезал Игнат. Играть и торговаться у него не было времени, как не было его и у девочки Ники. — Либо ваш клиент говорит мне, где девочка и откуда у него эта информация. Либо сядет за похищение и тройное убийство.

— К-какое еще убийство?! — взвизгнул Панов. Вот и голосок прорезался. — Я никого не убивал! Вы не имеете права! Скажи ему, — он посмотрел на адвоката. И тот сразу же принялся успокаивать клиента и говорить что-то об алиби и времени убийств.

Игнат и сам знал, что Панов никого убить не мог — на момент смерти Арины и похищения ее дочери Панов уже сидел. Но это не могло ему помешать спланировать все раньше. Вот только где мотив? Да и не способен этот щенок на подобное, для такого плана слишком много мозгов надо, а у этого вместо извилин — доза.

— Я слушаю, — перебил Игнат адвоката.

— Я…я не знаю, — пролепетал Панов. — Мне плохо стало ночью. В санчасти кололи чего-то. Не помню. Утром меня обратно в камеру отправили, а там записка. Вот.

Он протянул Крушинину смятый клочок бумаги.

«Хочешь выйти — сегодня скажешь следаку, что девочка в детдоме Солнечногорска».

ГЛАВА ПЯТАЯ

Июль. 2014 год.

Среда. Вечер.

Игнат смотрел на девушку за стеклом, и позвоночник сводило судорогой от невыносимой боли и дикой, нечеловеческой злости. Ася лежала, укрытая белой простыней, обвешенная трубками и проводками, словно неживая. Лицо в бинтах, на руках повязки, буро-коричневые от крови и лекарств. Войти в палату Игнат не решался. Он чувствовал, что не имеет права быть рядом с ней. Сейчас она принадлежала другому миру. И там, за чертой жизни с ней был тот, кто любил ее больше жизни.

Сварог.

Друг лежал в соседней палате. Выглядел он не лучше Аси: пол лица закрывала повязка, спина будто покрылась черными оспинами, в рытвинах, без кожи, стопы перетянуты бинтами. Алиса сказала, что организм у него сильный, выкарабкается. А за Асю…развела руками и предложила молиться.

— Кому? — тупо спросил Игнат. Он давно уже не верил в Бога.

— А хоть черту, если тот подарит ей жизнь, — ответила она и ушла, оставив его наедине с болью и воспоминаниями.

Молиться Крушинин не стал, да и забыл он давно все молитвы. Ася ругала его за это и все твердила, что нельзя не верить. Без веры нет человека. Она верила: в дружбу и любовь, в чудеса и сказки, в людей, людям, и в Бога. В Бога особо неистово. И в церковь ходила, как на работу. И молилась под ликом Христа, веря в его справедливость и милосердие. И куда в итоге привела ее вера? И вернется ли она оттуда?

Сварог тоже верил в Бога. Хотя в церкви друг был лишь пару раз в жизни. Он был твердо убежден, что все попы, батюшки и прочие сановники существуют лишь для тех, кто свято верит, что за деньги можно купить все, даже место в раю.

Игнат помнил, как Ася говорила, что сумела открыть Господу сердце Сварога, а он, Игнат, совсем чурбан неотесанный. А Игнат не понимал и теперь, как ей удалось склеить исковерканную жизнь друга. Да и его собственную тоже. Он вздохнул и отвернулся от окна, сел на стул у палаты жены.