Моя девочка
Шрифт:
Марина уезжает, оставляя меня наедине со своими мыслями. Сижу в полном ступоре. Слишком много эмоций за последние сутки. Как хороших, так и плохих. Это словно расплата для меня. Расплата за предательство, ни в чем не повинных людей. Достаю из кармана телефон, не понимая, почему за прошедшие полдня, мне не поступило ни одного звонка. Словно весь мир знает, что сейчас меня не нужно беспокоить. Смотрю на дисплей и не понимаю, что происходит. На моем телефоне восемь пропущенных звонков. Пять по работе, три от моего Ангела. Последний раз она звонила час назад. И только сейчас мой затуманенный от неприятностей мозг, вспоминает, что во время разговора с врачом, я отключил звук, и во всей этой суматохе вообще забыл о его существовании. Набираю Ангелину, один раз, второй, мне отвечает лишь монотонный голос автоответчика.
Я звоню Лине всю ночь. Каждый долбанный час! Но все безрезультатно. И каждый час я оставляю ей по одному сообщению, снова прошу ее позвонить. Брожу по коридорам, выпивая лошадиную дозу кофе. Не знаю почему, но внутри зарождается нехорошее предчувствие. Успокаиваю себя мыслью, что Ангелина просто спит. У нее разрядился или сломался телефон. Да мало ли, что могло произойти с этим чертовым аппаратом. Я зря паникую. Все хорошо. Решаю для себя, что первым делом с утра, я поеду к ней.
Я задремал на больничном кресле. Меня разбудила санитарка, моющая полы в коридоре. Смотрю на часы, которые показывают семь утра. Я проспал каких-то полтора часа, а точнее просто вырубился. Соскакиваю с места и иду к палате Антона. Из палаты, навстречу мне выходит дежурный врач, оповещая меня о том, что ребенок еще спит, но с ним все хорошо. Прохожу к Антону, сажусь на стул рядом с его кроватью. Он такой бледненький, несмотря на то, что мальчугану уже почти девять лет, он кажется мне маленьким и беззащитным. Осматриваю его внимательно: несколько ссадин на лице, рука в гипсе. Вот, пожалуй, и все видимые травмы. Антошка сладко спит, по привычке хочет раскинуть руки в стороны, но чертов гипс ему этого не позволяет, он немного морщится, ворочается, но не просыпается.
Марина приезжает к восьми. Врывается в палату, немного медлит в дверях, тихо проходит. Опускает сумки и пакеты с вещами на пол, впивается в сына обеспокоенным взглядом, изучая каждую его черточку.
– Как он, просыпался?
– шепчет мне, подходя ближе.
– Нет. Еще нет. Как мама?
– С ней все хорошо. Давление нормализовалось. Она рвалась сюда, но я ей не позволила. Пусть отдохнет.
– Правильно сделала.
– Ты можешь идти, - серьезным и официальным тоном заявляет она мне.
– Спасибо, что побыл с ним ночью. Я тебе очень благодарна, но дальше я сама, - чужим, отчужденным голосом говорит она. Ну да, мы теперь чужие люди. Ночь привела ее мысли в порядок. Да, мы расстались как пара, но я хотел бы остаться ей другом. Но в данный момент я понимаю, что это невозможно. Ей нужно время.
– Я уйду только после того, как он проснется. Я хочу с ним поговорить.
– О нас!? Мы же договорились, что пока не будем травмировать ребенка.
– Я просто хочу услышать его голос, поднять ему настроение и спросить чего он хочет. Вот и все. Ты думаешь, я не понимаю, что сейчас не лучшее время для таких новостей, - обрываю ее я. Марина хмурит брови, отворачивается от меня, начиная разбирать пакеты.
Жизнь странная штука. Еще вчера мы были близкими людьми. Я не имею в виду секс и что-то в этом роде. Вчера мы могли разговаривать на отстраненные темы, понимая друг друга. А сегодня мы за один миг стали просто чужими людьми. Да, в этом моя вина. Чего я хотел? Что мы останемся друзьями и будем вести себя, как ни в чем не бывало? Нет, конечно же, нет. Просто это странно, больно и неприятно. Несмотря на то, что ты не любишь человека, ты к нему привыкаешь. Ты хочешь искренне ему помочь, всегда знать как у него дела, нужна ли ему твоя помощь, потому что эта женщина стала тебе родной. А она уже ничего не хочет от тебя, а может и хочет, но в силу своей гордости никогда уже этого не примет. Но я не позволю ей этого сделать. Не хочет, чтобы я участвовал в ее жизни, что ж, это ее право, но я не оставлю Антона. Я пока не знаю, в качестве кого он будет меня воспринимать, но мне небезразлична его дальнейшая жизнь и судьба.
Наш разговор прерывает Антон. Мальчуган распахивает свои детские, сонные глазки и смотрит немного испуганно на меня, в первые секунды не понимает где находится.
– Привет, - улыбаясь, говорю ему я.
– Привет.
– Как ты?
– Хорошо. Честно, - не понимаю его страха и растерянности. Он отвечает, а сам отводит глаза от Марины.
– У тебя что-то болит?
– Нет. Мам, я честно не видел эту машину. Мы играли, и я ее не заметил. Ты не будешь меня ругать? Бабушка говорила мне туда не ходить, но я же совсем ненадолго, я говорил Денису, что мне туда нельзя...
– тараторит он. И я понимаю в чем дело. Он просто боится, что Марина начнет его ругать. Никогда не ругайте своих детей, когда они упали или ударились. Ребенок не понимает, что вы ругаете его, потому что вы безумно за него испугались. Поднимите своего ребенка с земли, спросите все ли с ним в порядке, пожалейте и успокойте. А уж потом, без крика и ругани объясните ему всеми доступными способами, что ему нельзя лезть на дерево или не смотреть под ноги, потому что он может пораниться. Объясните, что это больно, и вы за него очень сильно переживаете. И что если будет больно ему, вам будет больнее вдвойне. Чтобы в следующий раз, ваш ребенок не скрывал от вас, что у него где-то болит, боясь вашей реакции.
– Конечно мама не будет тебя ругать. Не стоит ее бояться. Она очень тебя любит, и переживала за тебя, - объясняю я Антону, так как Марина не может вымолвить ни слова, готова заплакать, но держится изо всех сил, часто моргая и сжимая губы.
– У меня рука немного болит - признается Антошка.
– Сейчас придет врач, осмотрит тебя, даст лекарство и тебе станет легче. Больше ничего не болит. Как голова?
– Нет. Голова уже совсем не болит и не кружится как вчера.
– Это хорошо. Ну все, теперь ты настоящий мужик с боевыми травмами, - усмехаюсь я, подбадривая ребенка.
– А шрамы у меня останутся, как у тебя на плече?
– Нет. Не останутся, - отвечаю я, видя разочарованный взгляд ребенка.
– Ладно, мне пора на работу, слушайся маму, немного взъерошиваю волосы мальчугана.
– Увидимся в обед, - целую Антошку в щеку, поднимаюсь с места, намереваясь выйти.
– А поцеловать маму, - останавливает меня Антон.
– Что?
– теряюсь я.
– Ну ты всегда говорил, что если девочка грустит ее надо просто поцеловать и сказать, что она красивая, и тогда девочка будет улыбаться. Мама грустит, - хитро улыбается Антон. Поворачиваюсь к Марине, иду к ней, чтобы поцеловать ее в щеку. Я вижу, как с каждым моим шагом Марина напрягается все больше и больше, но не сопротивляется, когда я осторожно беру ее за плечи и невесомо целую в щеку. Марина застывает, словно каменная, и меняет выражение лица на отстраненное.
– Улыбайся, - тихо шепчу ей на ухо.
– Ребенок здесь ни при чем, - и Марина улыбается, и даже слегка обнимает меня за плечи, чему Антон безумно рад, но быстро отрывается от меня.
– И да, кстати, что тебе привезти? Чего ты хочешь?
– спрашиваю я мальчика.
– Леша, задержись на минутку. Я выйду, поговорю с врачом, - говорит Мариша, странно торопясь на выход, буквально захлопывая за собой дверь. С минуту смотрю на дверь, думая, что это реакция на мой поцелуй.