Моя драгоценная гнома
Шрифт:
— Жениху нельзя видеть невесту перед свадьбой, — сказала госпожа Дафна, делая знак портнихам раздеть меня. — Но я вас уверяю, ему тоже нелегко в разлуке, — она понизила голос и прошептала мне на ухо, наклонившись: — Если подойдете к окну, то увидите, как его высочество околачивается возле колодца. И что он там позабыл?
Когда портнихи сняли с меня платье и ушли, я не смогла удержаться и подбежала к окну. Дагобер и правда бродил во дворе, распинывая камешки у колодца. Я посмеялась, сразу же собрав две пригоршни драгоценных камней — такой он был забавный, красивый, дорогой моему сердцу. Мне очень хотелось
Но тут принц поднял голову и увидел меня. И я сразу поняла, что все страхи — это ночные кошмары, которые отступают при свете дня. Все будет хорошо, и мы всех победим — и злобных жаб, и предательских дядюшек.
Потому что вот он, мой день — Дагобер смотрел на меня с радостной улыбкой и жестом предлагал спуститься к нему. Я отрицательно помотала головой и спряталась за штору, но продолжала подглядывать. Принц повесил нос и уныло слонялся возле колодца еще сколько-то, пока за ним не пришел кто-то из эльфийской свиты.
Ночь перед венчанием я думала, что не смогу сомкнуть глаз. Но после ванны и чая с мелиссой и мятой, я провалилась в сон, как в болото, и спала без сновидений, пока госпожа Дафна не позвонила над моей головой в колокольчик.
— Вставайте, невеста! — приветствовала она меня, а в комнату уже входили эльфийки, занося на распялках белое платье и фату — легкую, как полоса тумана, сложенную воздушными складками.
Солнце уже поднялось высоко, и я переполошилась: опоздаем!
Но госпожа Дафна только посмеивалась над моими страхами.
Меня одевали долго, по особому ритуалу, о котором я до сегодняшнего дня не имела ни малейшего понятия. Я краснела до ушей, когда эльфийки принесли шелковое белье, отороченное тончайшими кружевами, корсаж с косточками — такой же белый и кружевной, и чулки из белого редкого шелка с серебряными стрелками. Подвязки были атласные, украшенные жемчужинами, удивительно красивые и развратные. Я посматривала на них украдкой, чтобы никто не заметил моего интереса.
— Невесте полагается надеть что-то новое, что-то старое, что-то чужое и что-то голубое, — сказала нараспев одна из эльфиек и, отстегнув от своего корсажа брошку с хрустальным цветком, пристегнула ею отворот кружевной перчатки, которую как раз натянули мне на руку при помощи костяных крючков. — Вот что-то чужое.
— Что-то голубое, — подхватила другая служанка и помогла мне обуться, встав передо мной на колени. Туфельки оказались точь-в-точь впору — белые, с небольшим квадратным каблучком, украшенные нежно-голубыми бантами на носах.
— Что-то новое, — госпожа Дафна жестом приказала надеть на меня платье, и я нырнула в душистые прохладные волны, задрожав от счастья.
Разве могла я подумать о такой свадьбе всего год назад, когда разгуливала в мешковатой мужской одежде и ругалась и дралась с гномскими парнями? А теперь… Что-то голубое, что-то новое… И Дагобер ждет меня у алтаря!..
— И что-то старое, — голос госпожи Дафны вернул меня на землю с небес.
Старое? Но зачем надевать что-то старое к такому красивому платью?
Я с беспокойством посмотрела на эльфийку, но она, загадочно улыбаясь, развернула фату и извлекла из нее… великолепную диадему из серебра, жемчуга и хрусталя. Полупрозрачные цветы оплетали серебряные зубцы — словно цветы из снега и льда росли на покрытых инеем стеблях.
— Она старинная, — сказала госпожа Дафна, подходя сзади и опуская диадему мне на голову. — И если не ошибаюсь — работа самого Фарина. Как символично, правда?
У меня захватило дух, и пока эльфийки закрепляли диадему и фату шпильками, я с трудом сдерживалась, чтобы не разреветься.
— Невеста и так красивее всех, — продолжала госпожа Дафна, — но мы немного поможем природе.
Она прошлась пуховкой по моему лицу, слегка подкрасила мне брови и ресницы, а баночку с румянами подержала и поставила на стол, решительно сказав:
— Нет, румяна не нужны. Эти щечки и губки и так ярче рубинов!
Она еще раз окинула меня придирчивым и внимательным взглядом, а потом опустила на мое лицо фату.
К алтарю меня должен был вести отец, и я тревожно высматривала его, когда открытая карета подъезжала к убранному цветами и лентами храму. Где же папаша?! Передумал приходить?!
Я не узнала отца в важном гноме в темно-синем камзоле, а когда разглядела слезинки в папашиных глазах, бросилась ему на шею, позабыв, что могу помять платье.
— Ты самая красивая на свете, — сказал папаша, достал платок и трубно высморкался.
День выдался чудесным — солнечным, голубым, без единого облачка. Народу на улицах и вокруг храма было столько, что воробей бы не пролетел сквозь толпу. Я увидела Свиору, Морни и мастера Толяпара, и помахала им рукой. В самом храме нас встретили Барт, гномы во главе с Регином, орки, которых праздника ради принарядили по последней моде и теперь они стояли совершенно потерянные, боясь даже почесать нос.
А потом я увидела Дагобера.
Он ждал меня у алтаря, в золотом парчовом камзоле — именно таким я видела его на балу, когда пряталась в замке, чтобы хоть краем глаза посмотреть на эльфийское великолепие. И как же он был красив!..
Папаша засопел, передавая меня принцу, но я ничего больше не видела и не слышала, стоило Дагоберу коснуться моей руки.
Я умудрилась ничего не перепутать — говорила то, что нужно, и даже не споткнулась, когда повернулась к принцу, чтобы он откинул фату для первого поцелуя.
Первого! Мне стало невероятно смешно. Сколько раз мы с Дагобером уже целовались — и украдкой, и открыто! Это было ужасно неприлично, но я прыснула прямо перед алтарем, и на глазах у изумленных гостей рассыпала пригоршню отборных жемчужин.
Кто-то в первых рядах ахнул, кто-то неуверенно предположил, что порвалось ожерелье, но госпожа Дафна быстро навела порядок среди гостей, и ритуал не был испорчен.
Потом были поздравления, когда нас с Дагобером осыпали цветами и пшеничными зернами, и свадебный пир на городской площади, который затянулся до самой полуночи. Мне казалось, я перетанцевала со всем городом, но Дагобер то и дело отбирал меня у очередного кавалера и нашептывал мне на ухо всякие неприличности насчет предстоящей ночи, отчего я краснела и усиленно щипала его, пока никто не видел, а он лишь посмеивался.