Моя двойная жизнь
Шрифт:
После этого случая каждую ночь мой вагон стали цеплять между двумя другими вагонами, а днем мне разрешали ехать в хвосте состава при условии, что на моем наблюдательном пункте будет находиться вооруженный полицейский, причем за мой же счет.
Мы выехали примерно через двадцать пять минут после товарного состава. Ужин прошел очень весело, и все были возбуждены. Что касается охранника, который обнаружил под поездом бандита, то мы с Аббе так щедро его отблагодарили, что он напился и то и дело являлся целовать мне руки, роняя пьяные слезы и повторяя без умолку: «Я спас француженку! Я — настоящий джентльмен!»
Когда
Аббе считал, что нужно прибавить ходу, поскольку, по его мнению, эти петарды были подложены бандитами для того, чтобы подстраховать гиганта на случай, если он не сумеет отцепить наш вагон. Но машинист отказался увеличить скорость на том основании, что это предупредительные сигналы железнодорожной администрации и он не может рисковать нашими головами из-за простого предположения.
Он был, несомненно, прав, этот отважный человек. «Мы сумеем справиться с горсткой бандитов, — говорил он, — но я не отвечаю за вашу жизнь, если поезд сойдет с рельсов или свалится в пропасть».
Мы двигались еле-еле, потушив в вагоне все огни, чтобы видеть, оставаясь незамеченными. Мы скрывали правду от труппы, за исключением трех мужчин, которых я позвала на помощь. Актерам нечего было опасаться грабителей. Речь шла только обо мне. Чтобы избежать вопросов и уклончивых ответов, мой секретарь сказал труппе, что на дороге ведется ремонт и поэтому пришлось сбавить ход, а также что вышла из строя газовая труба и через некоторое время свет будет включен опять. Затем мы оборвали связь с моим вагоном.
Минут через десять поезд затормозил перед большим семафором, и к нам устремились какие-то люди, которых мы поначалу с перепугу приняли за бандитов. Но это была ремонтная бригада железнодорожников, и я до сих пор вздрагиваю при мысли, что они едва не погибли от наших рук.
Раздался первый выстрел, и если бы наш отважный машинист не прокричал «стоп!», разразившись страшным ругательством, двое-трое из них были бы ранены. Я тоже схватилась за револьвер. Но, прежде чем я нажала на курок, меня можно было обезоружить, связать и убить раз сто.
Всякий раз, когда я собираюсь в какое-нибудь незнакомое место, я беру с собой пистолет. Я называю его револьвером, но на самом деле это обыкновенный пистолет устаревшего образца с такой тугой гашеткой, что мне приходится нажимать на нее обеими руками. Я стреляю неплохо для женщины, но мне нужно время, чтобы прицелиться, а это не очень-то удобно, когда имеешь дело с грабителями. И все же я всегда ношу пистолет с собой. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, он лежит на моем столе в своей тесной кобуре. И если бы сейчас передо мной появился убийца, мне пришлось бы сначала отстегнуть тугую кнопку, потом кое-как вытащить пистолет из тесной кобуры и наконец взвести неподатливый курок и обеими руками нажать на спуск.
Но человек такое странное существо, что эта крошечная и до нелепости бесполезная штука кажется мне надежной защитой. И я, пугливая, как трясогузка, чувствую себя в безопасности рядом со своим маленьким другом, который, должно быть, покатывается со смеху, глядя на меня из своего укрытия.
Наконец нам сообщили, что товарный поезд, отправленный перед нами, сошел с рельсов, но, к счастью, при этом никто не пострадал. Бандиты из Сент-Луиса всё предусмотрели и подготовили крушение поезда в двух милях от Птит-Монте на случай, если их собрат, спрятавшийся под моим вагоном, не сможет его отцепить. Когда произошло крушение, злоумышленники бросились к поезду (моему поезду, как они полагали) и были окружены группой полицейских. Говорят, бандиты отбивались как черти. Один из них был убит на месте, двое ранены, а остальные взяты под стражу.
Несколько дней спустя главарь шайки был повешен. Это был двадцатипятилетний парень по имени Альберт Виртц, бельгиец по национальности. Я сделала все, чтобы его спасти, ибо чувствовала, что невольно толкнула его на преступление.
Если бы Аббе и Жарретт так не гнались за рекламой и не добавили к моим украшениям другие драгоценности на сумму более полумиллиона франков, этот несчастный, возможно, не вздумал бы их украсть. Кто знает, какие мысли бродили в его юной бедной и, быть может, талантливой голове?
Возможно, проходя мимо витрины ювелирного магазина, он сказал себе: «Здесь украшений на миллион франков, если бы они были моими, я обратил бы их в деньги, вернулся бы в Бельгию и доставил радость моей бедной матушке, которая портит себе глаза за работой при свете лампы, а еще выдал бы замуж сестру». Возможно, он был изобретателем и думал: «Ах, если бы у меня было столько денег, я смог бы самостоятельно внедрить мое изобретение, а не продавать патент какому-нибудь заслуженному мерзавцу за кусок хлеба. Зачем ей столько, этой артистке? Ах, если бы у меня были эти деньги!» Быть может, он даже заплакал от бессильной ярости при виде стольких богатств, принадлежащих одному-единственному человеку! Не исключено, что преступный замысел созрел в чистой, незапятнанной душе…
Кто ответит, куда может завести юношу надежда? Все начинается с прекрасной мечты и кончается бешеным желанием претворить задуманное в жизнь. Красть чужое добро нехорошо, но это не должно караться смертью! Убийство двадцатипятилетнего человека куда более страшное преступление, нежели кража драгоценностей и даже вооруженный разбой. Общество, которое совершает коллективное убийство именем правосудия, заслуживает куда большего презрения, чем несчастный вор или убийца-одиночка!
Да, я оплакивала этого незнакомца, который был негодяем либо героем, а скорее всего, обыкновенным грабителем, но ему было только двадцать пять лет, и он имел право на жизнь.
Я ненавижу смертную казнь! Это дикий и варварский пережиток прошлого, и цивилизованные страны должны устыдиться своих виселиц и гильотин! Каждая человеческая душа способна на жалость и слезу сострадания, и эта слеза может оросить доброе семя, которое даст ростки раскаяния!
Ни за что на свете я не хотела бы оказаться в числе тех, кто осудил преступника на смерть. И не странно ли, что среди них немало добрых людей, которые, вернувшись домой, нежно целуют жену и строго журят малыша, оторвавшего голову кукле?..