Моя единственная
Шрифт:
Она кокетливо качнула головой:
— Я не могу уходить далеко от дома — вдруг проснется Даша и испугается одна, — так что давайте погуляем по нашему лесу.
Я согласно кивнул, и мы не спеша пошли по дорожке, направляясь немного в сторону от скита. Я уже волновался, как волнуется всякий мужчина в сладкой надежде быстро соблазнить женщину, а потому даже самые невинные вопросы звучали в моих устах каким-то звенящим напряжением.
— Расскажи мне, как ты здесь оказалась.
— Очень просто. Я родилась в Ленинграде, в восемнадцать вышла замуж за военного, и мы с ним принялись скитаться по всему Союзу. Сначала жили в Сибири, потом в Киргизии, затем его перевели сюда и…
— И
— И здесь мы развелись.
— Почему? Он что — пил?
— Да нет, не особенно, во всяком случае, не больше других. Главное было в том, что он страшно и без всякого повода ревновал и тем самым очень нервировал Дашу. Кроме того, мне надоели все эти армейские разговоры о том, кто кого обошел в звании, почему повесился или сбежал из части тот или иной солдат — ну, и все тому подобное. Вы меня понимаете?
— Мы же договорились на «ты».
— Ах, ну да. Так вот, все это было очень тяжело… И вообще, чем старше я становилась, тем более напряженными делались наши отношения. И я решила — чем раньше их прерву, тем лучше. У меня появилась возможность устроиться на работу и получить жилье — так что от него я больше не зависела.
— А что ты закончила?
— Ленинградский педагогический институт имени Герцена, заочно.
— А родители там и живут — я имею в виду Питер?
— Да. Маленькая комнатушка в коммунальной квартире неподалеку от Лиговского проспекта. Потому-то так и не терпелось оттуда вырваться, хотя я очень люблю свою маму.
Мы уже углубились в лес, где одновременно с наступившей темнотой нас все плотнее окутывала всеми своими застывшими шорохами чудная летняя тишина, когда каждый вздох отдавался в ушах нескромным сладострастием, звуки шагов становились пугающе отчетливыми, а все слова приобретали многозначительный оттенок.
«Н-да, погода благоприятствует любви, — привычными цитатами из «Золотого теленка» подумал я, — тем более, что здесь тоже тепло и темно, как между ладонями, а рядом идет нежная и удивительная».
— А почему ты не вышла замуж еще раз? Ведь предлагали же, наверное, и неоднократно?
— О да, чуть ли не в каждой экскурсионной группе есть хотя бы один мужчина, который непременно влюбляется и делает предложение. И куда меня только не звали! Один датчанин недавно предложил уехать с ним в Удольфбирген.
— Где это? — усмехнулся я.
— Как он объяснил, неподалеку от Копенгагена.
— Ну, а ты что же?
— А что я? — И на мгновение тон ее голоса лишился уже привычного для меня иронического оттенка: — А я женщина гордая и самостоятельная и мне никто, кроме Даши, не нужен.
Я почувствовал в этих словах легкую неправду, но ничего не сказал.
— Сам-то почему не женат?
— Не знаю. То ли не влюблялся еще до такой степени, то ли самого еще по-настоящему не любили.
Мне нестерпимо хотелось обнять Светлану, но я боялся, не чувствуя ее настроения и возможной реакции. Я знал, что обязательно попытаюсь это сделать, и старался оттянуть момент, чтобы подготовить его как можно лучше, лихорадочно подбирая соответствующие темы и слова. А она смотрела себе под ноги, о чем-то задумавшись, словно бы забыла о моем существовании. Несколько минут мы шли молча, а затем она подняла голову.
— Давай присядем и покурим?
— Давай. А ты что, куришь?
— Балуюсь, тайком от Даши.
Мы сели на скамейку, и я, поставив свою неизменную сумку рядом с собой, извлек из нее пачку «Кэмела» и две банки пива.
— Хочешь?
Она улыбнулась и кивнула.
— Хочу. Вот что, оказывается, ты в ней носишь. А то у меня Даша все интересовалась: что там у дяди в сумке?
В сумке у «дяди» было еще кое-что, и я только усмехнулся, распечатывая
— Замечательная у тебя дочь.
— Спасибо. А сама я разве не замечательная?
— Слов не хватает, чтобы выразить. Хочется говорить стихами.
— А ты пишешь стихи?
— Балуюсь. Так же, как ты, — сигаретами.
— Почитаешь? — Она прикурила и выпустила в сторону струю ароматного дыма.
Высоко над лесом появилась луна, я внимательно посмотрел на Светлану, чувствуя, что мне совсем не до стихов, потому что начинают дрожать и холодеть руки. Я жадно отпил глоток пива.
— Только не перебивай.
— Не буду.
— Когда простейший разговор Вмиг превращается в объятье, Когда лукавство и укор Ты отряхаешь, словно платье, Когда вдруг задрожит рука, Коснувшись полного бокала, И жизнь покажется легка, Какою раньше не бывала; Тогда забудь, что дальше ждет, Не омрачай грядущим вечер. Лишь самый крайний идиот О смерти думает при встрече. Тогда читай мой легкий стих, Ласкай, как раньше ты ласкала… Тогда Вселенной на двоих Нам поневоле будет мало.— Замечательно! — воскликнула Светлана и слегка откинула назад голову.
У меня пересохло в горле. Я сделал еще глоток, поставил банку на скамейку и придвинулся к Светлане. Она не пошевелилась, не повернула головы, и тогда я осторожно обнял ее и, медленно нагнувшись, поцеловал в загорелую щеку. Потом отвел в сторону прядь волос, казавшихся в лунном свете совсем черными, поцеловал ушко, а затем еще и еще раз.
Вдруг она слегка поежилась, повернула ко мне лицо, и я прижался губами к ее губам. Мгновение какой-то смутной, трепещущей нерешительности — и вот они уже раздвинулись, и мой язык жадно приникает к ее языку. Рука Светланы с горящей сигаретой медленно опустилась на скамейку, и я обнял ее за талию, прижавшись еще плотнее. Мы замерли, прошла минута, я оторвался от ее губ, стал целовать шею, мгновенно расстегнул две верхние пуговицы платья и стал опускаться все ниже…
Банка пива, слетев со скамейки, звякнула об асфальт, но я уже ничего не осознавал, кроме одного — на ней нет бюстгальтера, и там, за отворотом платья, уже начинается теплая белая полоска незагорелой груди. Светлана позволила обнажить ее целиком и даже чуть подалась вперед, когда я стал мягко проводить кончиком горячего, влажного языка вокруг упругого коричневого соска. Мы избегали встречаться взглядами, пока я, осторожно и умело, обнажал и целовал вторую грудь.
— Что ты делаешь? — услышал я откуда-то сверху ее осторожный, прерывистый шепот и, на мгновение оторвавшись, тоже почему-то прошептал: