Моя единственная
Шрифт:
— Шон?
— Да, милая?
— Почему ты остановился?
Я оглядываюсь по сторонам, чтобы понять, есть ли причина, например, мой девятилетний сын в комнате или что-то еще.
Его нос проходит вдоль моей шеи.
— Потому что я собираюсь тянуть с этим так долго, как только смогу.
— Пожалуйста, малыш, — хнычу я, требуя, чтобы он снова прикоснулся ко мне.
Он стягивает с меня шорты и целует, спускаясь ниже.
— Сядь, — приказывает он. — Обопрись на локти и смотри на меня.
Я делаю, как он говорит, приподнимаюсь, когда он поднимает мои колени.
— Не своди с меня глаз, иначе я остановлюсь.
Я киваю. Шон избавляет меня от неловкости и застенчивости. Я не стесняюсь, когда мы вместе. Я чувствую себя сильной и красивой… как будто я единственная женщина в мире, которую он хочет. Его сильные руки раздвигают мои колени, и я смотрю, как его язык лижет мой клитор. Мне хочется закрыть глаза, но не потому, что смотреть на это невероятно возбуждающе, а потому, что меня переполняет удовольствие. Но потребность в том, чтобы он продолжал, не дает мне этого сделать. Он наблюдает за тем, как я смотрю на него, и это так возбуждает, что я могу поджечь дом. Я впиваюсь зубами в нижнюю губу, когда он снова поднимает меня на гору. Он толкает меня выше, чем раньше. Каждый взмах его языка подталкивает меня вверх. Боже, я вижу это. Я стону, не сводя с него глаз, наблюдая, как он любит меня своим ртом. А потом это становится слишком, и я больше не могу сдерживаться. Каждая секунда кажется раем, и я никогда не хочу спускаться. Опустив голову на подушку, я задыхаюсь, чувствуя, как он входит в меня одним толчком.
Я открываю глаза, желая запомнить каждую секунду.
— Я люблю тебя, — говорю я ему.
— Повтори это еще раз.
— Я люблю тебя.
Он толкается глубже.
— Еще, — требует Шон.
— Я люблю тебя. Я люблю тебя. Ты мне нужен. Я твоя!
Я произношу эти слова со всей силой своих эмоций. Это все правда. Я люблю его больше всего на свете. Он нужен мне так сильно, что я боюсь его потерять. Я его, и всегда буду его. Что бы ни случилось, это никогда не изменится. Его руки обхватывают мое лицо, а зеленые глаза умоляют. «Останься со мной».
Противоречие раздирает меня с такой силой, что становится больно. Моя голова воюет с моим сердцем. Я хочу остаться. Я хочу, чтобы он остался навсегда. Наша жизнь могла бы быть такой прекрасной, но страх кричит на меня, уговаривая не говорить. Я борюсь за слова… те, которые моя душа отчаянно просит меня сказать. Сказать ему, что я останусь рядом с ним и мы все решим. Он толкается сильнее, глубже, как будто знает, что должен вытащить это из меня. Это самая сильная связь с другим человеком, которую я когда-либо испытывала. Как будто наши тела говорят, а рты не могут. Шон переплетает наши пальцы, а затем тянется так, что моя рука оказывается прижатой к подушке над моей головой. Мы соприкасаемся от кончиков наших пальцев до кончиков пальцев ног. Он снова делает толчок, и я чувствую, как он умоляет меня дать ему ответ. Он борется за меня. За жизнь, которую мы хотим. Я открываю рот, чтобы сказать это, но ничего не выходит, и тогда я чувствую, как он распадается на части. Он кричит, когда кончает, а потом я чувствую, как он покидает меня.
Глава сорок первая
Шон
— Ну, вот и все, — говорит Девни, держа в руках коробку. Остин уже в машине, пристегнут и готов вернуться в свой дом.
— Похоже на то.
Она пинает грязь и тяжело вздыхает.
— Ты будешь заезжать?
Я бы перевернул весь мир, если бы думал, что это что-то изменит,
— Я бы хотел, но не знаю…
— Должны ли мы?
Срыв в ее голосе разрывает мне душу.
— Я не это имел в виду. Я просто не хочу усложнять тебе жизнь.
— Я не думаю, что это возможно. Сейчас это абсолютная пытка.
— Мне тоже нелегко.
Она смотрит на машину и снова на меня.
— Ты мой лучший друг, Шон. Пожалуйста, скажи мне, что мы не разрушили двадцатилетнюю историю за несколько месяцев. Я не могу… Я не могу потерять тебя, а ты обещал, что не потеряю.
Я делаю шаг к ней, и моя рука перемещается к ее щеке, чтобы я мог погладить мягкую кожу большим пальцем.
— Ты никогда не потеряешь меня, но мне придется понять, как перестать любить тебя так.
— Не знаю, смогу ли я когда-нибудь это сделать, — признается она.
— Может, и я не смогу.
По ее лицу катится слеза, и я вытираю ее.
— Не плачь, милая. Это правильно, как бы больно ни было. Ты должна думать об Остине, а я всегда буду делать то, что лучше для тебя.
Ее прекрасные глаза закрылись, и по ее лицу потекла еще одна струйка.
— Все, чего я хочу, — это бросить эту коробку и отдаться тебе. Я хочу умолять тебя остаться, хотя знаю, что ты не можешь.
Я сдвигаюсь, позволяя руке опуститься, пока мое сердце неумолимо колотится.
— Я могу перестать играть.
— Нет, — она качает головой. — Ни в коем случае, Шон Эрроувуд. Бейсбол — твой ребенок. Я не попрошу тебя прекратить играть по тем же причинам, по которым ты не попросишь меня оставить Остина.
— Бейсбол — это еще не все.
— Нет, но ты не готов отказаться от него.
— Я сделаю это ради тебя.
— Я не позволю тебе.
И на этом моя последняя «Аве Мария» заканчивается. Не говоря уже о том, что, если я нарушу контракт, это обойдется мне в миллионы долларов неустойки. Все это так хреново. Мой брат подходит к ней и берет коробку из ее рук.
— Я пойду поговорю с Остином, пока вы двое попрощаетесь.
Она смотрит на него с такой болью, что Джейкоб вздрагивает, прежде чем поцеловать ее в висок.
— Не торопись.
Нет никакого времени. В этом-то и проблема. У меня осталось несколько недель, прежде чем мое время закончится, как и все, что имеет значение в моей жизни. Мне придется уехать, и я чувствую, как сердце рвется из груди. Я люблю ее. Она — все хорошее в моем мире, и она уходит. Мой мир уже никогда не будет прежним.
— Я не знаю, как с тобой попрощаться.
Между нами нет преграды, и я подхожу ближе, притягивая ее к своей груди. Я крепко обнимаю ее, вдыхая мягкий аромат ее шампуня.
— Мы никогда не говорим «прощай».
Ее пальцы сжимаются, когда она прижимается ко мне.
— Спасибо.
— За что?
Медленно ее взгляд поднимается к моему.
— За то, что любишь меня.
— Я буду любить тебя вечно.
— И ты всегда будешь у меня.
Я киваю и ослабляю хватку. Я должен быть тем, кто делает то, что правильно. Один из нас должен быть сильным, хотя я ненавижу, что это должен быть я.