Моя горькая месть
Шрифт:
— Если его боишься, я могу остаться, и вызовем полицию вместе, — прошептала Саша на прощание, а Денис за ее спиной подобрался.
Услышал. Что могу его бояться. Ах да, он же «насильник», и недавний зэк. А таких, якобы, следует бояться.
Чушь! Бояться чаще всего следует самых близких и любимых, ведь именно они способны всадить нож в спину так, что сам этого не заметишь. Поймешь лишь тогда, когда кровью истекать начнешь.
Я лишь головой покачала, пообещав зайти завтра.
Отблагодарю и девушку эту, по которой вблизи видно, что она старше меня лет на пять-семь, и Дениса.
Одна я была недолго. Эти сутки все длились, и длились — я такое видела в одном фильме ужасов. Каждое событие кошмарнее другого, тянет за собой следующие, и лишь когда все герои фильма умерли, лишь тогда забрезжил рассвет. Этот день напомнил мне тот давным-давно просмотренный фильм ужасов — он был бессмысленным тупым ужастиком, в конце которого в живых остались лишь зомби. Вот и день этот тупой и бессмысленный.
Дверь открылась через десять минут после ухода Дениса и Саши, и я вышла в коридор. Рассмеялась бы от иронии над своей мечтой, ведь увидела ее чертово воплощение: на пороге стоял Влад.
А в руках он держал нашу дочь. Полину.
Силком заставила себя не кричать, не плакать и не смеяться от переполнившей меня радости от того, что через секунду возьму свою малышку на руки. Она крепко спит, не стоит пугать ее. Подошла спокойно, и забрала ее из рук Влада.
Подросла, потяжелела моя крошка. Завозилась у меня в руках, принюхиваясь к знакомому запаху, и закряхтела, как умеют только маленькие дети. Спи, радость моя, мама рядом, и мама больше никогда тебя не оставит. Мама сделала выбор, и мама спокойна, как никогда.
— Я совершил ошибку, Вера. Не знал, что она моя, я не ездил к ней. Пару видео попросил, их снимали, когда она спала, — Влад произнес это растерянно. — Ты ведь поняла…
— Что ты ее забрал? — перебила тихо. — Да, поняла. Дошло, как до жирафа, вот буквально несколько минут назад. Я не хочу скандалить, Влад. Ты дашь мне немного денег на первое время, и мы попрощаемся.
Глава 17
Влад
Считать я умею лет с четырех. И прекрасно знал, что Полина не может быть моей дочерью. Вера ведь сама призналась, что родила ребенка два месяца назад, да и документы… Это и говорил Вере, уличая во лжи, хотя чувствовал, что она говорит правду.
Просто знал.
И в отце не сомневался. Что у него на уме, я до сих пор не могу понять, но чадолюбием он, как и я, никогда не страдал.
Вышел из дома, и поехал в знакомый дом. Поехал, чтобы вернуть Вере то, что украл, и что не должен был у нее забирать. Не имел право. Затянулась игра, если это вообще игра. Но, дьявол, невыносимо было думать, что она была с кем-то, что родила ребенка — доказательство того, что до Веры другой касался. Что ОНА ПОЗВОЛИЛА этому случиться.
Выпить бы не помешало, но Вера не поймет, если я приеду пьяный, с ребенком на руках. Думаю, она итак меня не поймет, я ведь и сам не понимаю. Тупо надеялся, что сотру все данные о Полине, что Вера забудет, и… что потом? Отдать ребенка в детский дом? Отдать другой семье? Я смог бы?
Не знаю.
Время тянул. Не мог определиться с решением. Сам даже ни разу не приехал посмотреть на девочку, и Верины слова старался мимо ушей пропускать. Словно и нет никакой Полины, словно все так, как раньше: я и она.
Вера.
И я.
Трус, я просто трус. Даже сейчас мне жутко подойти к колыбели, в которой она спит — эта девочка. Моя дочь. И хочется, и не хочется, чтобы она была моей. Я все равно верну ее Вере, даже если она не моя, понял ведь, что не сможет Вера без ребенка. Понял, что совершил самый гнусный поступок в своей жизни.
Но не знаю, хочу ли, чтобы она была моей.
И не знаю, что почувствовал, когда увидел на круглом младенческом личике глаза, которые ежедневно вижу в зеркале. Не моментальную любовь, не неприятие, не ненависть или обожание.
Удар.
Шок.
Готов был, и все равно сердце едва не остановилось, когда увидел лицо своей дочери.
— Вы забираете девочку? — подошла ко мне нанятая медсестра. — Владислав Евгеньевич, вы с улицы, вам не стоит прикасаться к ребенку грязными руками. Вот антисептик, протрите, пожалуйста, ладони и запястья.
Послушно взял антисептик, зависнув над колыбелью. Над ней глупые игрушки болтаются в виде дельфинов и звезд, а девочка молча лежит. Смотрит, и моргает тяжело и медленно. Знакомо до одури: так отец смотрит, так смотрю я.
Фамильный тяжелый взгляд. Полупрозрачный или, как мать говорила, рыбий. Всегда знал, что пугают мои глаза, и научился этим пользоваться. А теперь еще и по наследству передал своему, дьявол, до сих пор не могу поверить, СВОЕМУ РЕБЕНКУ.
Вера не врала. Стоит просто однажды увидеть, и никакой тест на отцовство не нужен. Все итак ясно, но что теперь делать?!
— Я забираю ее. Расчет переведу в полном объеме, вы свободны, — первые мои слова с тех пор, как покинул Веру.
Потянулся к Полине, и еле заставил себя прикоснуться к девочке. Не знаю, как с детьми обращаться. Никогда их не любил, а собственных и не хотел. Предохранялся ведь, но с Верой предохранитель с башки слетал, и не только год назад, но и в эти дни.
Черт.
Доигрался.
— Девочка чудесная, но проблемная, — продолжила просвещать меня медсестра, а я, наконец, взял Полину на руки.
Она хрупкая. Очень теплая, пухлая и уютная. Страшно прикасаться, страшно сдавить крепче, и… что я тогда Вере скажу? Шея тонкая, как голова держится — непонятно. Косточки тонкие, нажмешь, и переломятся. И пальцы Полины… Вера только и говорила о ее пальчиках, как помешанная.
Хорошо что по пути в бар не заехал. Нельзя ехать под градусом с ребенком на руках.
— В смысле проблемная? — уточнил, чтобы хаос в голове утих.
— Ручная очень. Я писала вам. Девочка привыкла быть рядом с кем-то, ее нужно постоянно укачивать, иначе орет как резаная. Я это дело просекла, и позволяла ребенку проплакаться, специально не подходила подолгу. Вроде она привыкать начала к этому, так что вы следите, чтобы она не целый день была на руках. Иначе снова начнется, — объяснила медсестра, и опустила глаза. — В не подумайте, я не мучила ребенка. Голодный плач — это одно, девочку я кормила как нужно. Но капризы нужно сызмальства пресекать. Просто совет.