Моя карманная смерть, или Заповедник вайперов
Шрифт:
Шикарное пальто цвета жженого сахара всё в каких-то грязных пятнах, костяные пуговицы ручной работы потемнели и почти все выкорчеваны с корнем, из разъема виднеется что-то уж совсем погорелое. «Павлиний» галстук и муаровый жилет, судя по шелковым махрам. На фирменных ботинках по фунту жженой глины, а брюки как будто наш кооперативный Шарик жевал. Бледные волосы не пойми какого цвета. И изо рта тянет… Ну это уж как раз понятно, чем.
— Я рассматриваю ваш внешний вид как прямое нарушение моих потребительских прав, — строго вещаю я. — Зубной камень с верхних
Он послушно заходит в крошечную комнатку с душем и глубоким поддоном, на ходу доставая из кармана некий серый блестящий пакет типа мусорного и сгружая в него свои манатки. Потом крепко завязывает его и вручает мне уже через щелку в еле приоткрытой двери:
— Будьте добры, выкиньте прямо в окно. В общий мусор нельзя.
На серой пленке четко вырисовываются три ярко-желтых треугольника, вписанных в круг. Черрт! Как же это…
— Простите, но сам мешок не фонит, я его у здешнего дворника специально взял, — глухо доносится из-под резкого шума воды, пущенной на полный напор. — Дворник вызовет спецкоманду, а уж та дезактивирует.
Прелестная забота о моем здоровье.
— И, простите еще раз, от вашего мужа не осталось чего-нибудь по моему росту?
— Вы намекаете, что он помер, а не сбежал со всеми носильными вещами, — говорю я, — В этом вы абсолютно правы. Но вам могу выделить лишь стеганый киргизский халат. Ярко-синий. Берете?
Вампир не удостаивает меня ответом. Тогда я достаю описанный предмет из шкафа и демонстративно вешаю на внешнюю ручку душевой, шикарно разостлав подол по полу. Такой халат, кстати, — это верхняя и даже зимняя одежда, но мой любимый этнограф им спасался от холода, что грыз его кости изнутри.
Этот тип соизволяет выйти: вальяжный, ароматный, дышащий моими лучшими духами и своими вампирскими туманами. Всё равно не красавец, скорее наоборот. Белобрысые патлы торчком, как у ежа, глаза как голубовато-белые бельма, рот будто ножом поперек лица прорезан. Э, ладно, в моем возрасте и при моих переживаниях забить на всё — лучшая политика.
— Вас не настораживает это… несоответствие образу? — отчего-то ляпает он. — Вдруг я беглец из-под колпака.
— Милейший, — отвечаю я со зрелым сарказмом, — если я вызову нашего участкового пативена, он заявит, что лицензия — это и есть ваш основной паспорт. Вы же ему в работе латентно помогаете. А еще он заявит, что депортировали как-то одного этакого в края отдаленные, а потом его компатриоты заявили, что паспорт и кредитка покойного просто утерялись, — воришка, скажем, вытащил.
Мы совместно держим паузу. Так долго, что у меня прямо руки отваливаются.
— У меня вроде как есть время, — наконец говорю я, — на составление завещания и прочие забавы.
— Вы кому отдаете квартиру?
— Дочери.
— Живет с вами?
— Да нет, поссорились слегка и с тех пор почти не общаемся. Она, видите ли, была против анклава и за ваш выход оттуда, а я соответственно за анклав и против выпуска.
— Если
— Там приписка, — отвечаю. — На подругу и ее сынка.
У подруги, кроме мальчишки, на тридцати полезных метрах проживает шестнадцать беспородных псов и кошек. Что поделаешь, если квартирка маленькая, а сердце большое?
Да, что-то не совсем о том мы с ним беседуем.
— Послушайте, — говорю я, — ничего мне такого, собственно, не надо. Это же как хвост собаке рубить в три приема.
— Вы до неприличия не боитесь, — он констатирует факт сухим, как песок, голосом.
— Не ваше дело.
— Моё. Из-за этого у меня…
— Всякое желание пропадает, — вдруг заканчиваю я чужую фразу. Знаете, чем хороши речевые штампы? Они так часто оказываются в самых разных контекстах, наматывают на себя так много смыслов, что в конце концов резко и многозначно умнеют.
— Да! Я не могу — пока не уясню себе, что вы за чудище такое.
Я хочу ответить, как в детстве: «От чудища слышу», — но с какой стати буду оскорблять его при исполнении?
— Тогда погодим, — говорю, — тем более что я голодна, как зимний волк.
И демонстративно хватаю из неразгруженной сумки длиннейший банан.
— Вам бы лучше вина выпить, — внезапно говорит он. — Коньяка «Белый аист». Или альгинатов.
— Я безалкоголик, — отвечаю. — И в чем вообще дело?
— Во мне, — лаконично отвечает он.
— Я что, от вас дозу хватила?
Заботливый какой, ё-моё…
— Поясню, — говорит вампир по-прежнему безлично. — Я имею право только на десять дней, и то отмечаться надо в вашей мен-тов-ке. Собственно, второе не требуется — никто на нас пристально не смотрит. Но это пока не пожелают нас… как это? Прищучить всех сразу. За эти десять дней вы сделаетесь немного больны. Горькая кровь.
— И для вас, такого нежного, буду несъедобна. Сочувствую. Так почему бы вам…так сказать… сразу от меня не отвалить?
— Потому что мне вас лично…хм…заказали.
— Так. И дальше что?
К тому времени я уже расправилась аж с двумя культовыми фруктами и почувствовала в жилах мощный выброс то ли адреналина, то ли галлюциногена.
— Я хочу предложить вам сделку. Чтобы мне оправдаться, мы с вами заключаем дополнительный, уже именной договор и пересылаем по компьютерной почте. Вы, кстати, на столько вещей имеете реальное право, что даже и не представляете.
— Пой, ласточка, пой, Мефистофель, — бормочу я.
— Но параллельно с этим вы соблюдаете некоторые мои указания, носящие характер, скажем, медицинских.
— Муть, — говорю я. — Полная. Прибыли, по сути, никакой, а еще корячиться.
И тут слышу почти робкое:
— Ну пожалуйста.
Играть так играть, сказал котенок, когда собака хватила его за шкирку и пошла трепать из стороны в сторону. Вся страна ловит кайф от русской рулетки, а я чем хуже?
— Добро. Составляйте свой манускрипт, только я пока не обещаю, что его вообще подпишу. Да, вайперы едят?