Моя летопись
Шрифт:
— Я здесь.
Умер священник Е. Илюша лично совсем мало знал его, может быть, даже и совсем не знал, но услышал, что семье покойного очень тяжело, что будто бы хотят отнять у них квартиру и что вдова в отчаянии. Он сейчас же пошел к ним, и первые слова его были, как всегда, спешные и радостные:
— Ни о чем не беспокойтесь. За квартиру уже заплачено.
Сразу же стал своим, близким, водил детей в синема, помогал вдове устроить дела, и не отходил от них, и присматривал, пока не наладил им нормальную жизнь.
Одну женщину бросил муж. И ее Илюша очень мало знал. Ни в каком отношении она интереса не представляла. Но, услышав о ее отчаянии, он сейчас же под каким-то предлогом пошел к ней,
Займы у Илюши было делом обычным. Одна постоянная его «клиентка» как-то жаловалась мне:
— Я ему говорю, что только до вторника, а он смеется: «Вы ведь никогда не отдаете». Раз уж ты святой, так и нечего высчитывать, отдаю или не отдаю.
— Да ведь он вовсе и не выдает себя за святого. Это вы его так пожаловали.
— Ну как так! Все кричат — святой, святой! Вот вам и святой, не лучше нас, грешных.
Несмотря на свое раздражение, деньги она, конечно, взяла и, конечно, не отдала.
Приключилась как-то с одним парижским журналистом большая неприятность — он растратил вверенную ему очень значительную по тем временам сумму. Назревал крупный скандал, а для журналиста совсем гибель. Уже кое-какие литературные дамы приготовились в благородном негодовании закрыть перед ним свои двери и не подавать руки. Илюша сказал:
— Все эти их руки, конечно, ерунда, а вот каково сейчас ему…
И он уладил все очень быстро и очень просто: внес целиком растраченные деньги, и на этом вся история и закончилась. И забыли о ней скоро и окончательно.
Илюша был красивый, но на внешность свою не обращал никакого внимания и даже сверх меры мало ею занимался, так что даже огорчал своих друзей.
— Илюша, голубчик, ради Бога, побрейся. Смотри, ты созвал почтенных людей, это невежливо — выходить к ним в таком виде.
— Да? Неужели невежливо?
— Конечно. Они могут обидеться.
— Ну, в таком случае делать нечего. Побреюсь.
Одежда, еда, жилище — все это никакой роли в его жизни не играло.
Иногда он мечтал, что хорошо бы завести какую-нибудь добрую старую нянюшку, которая бы обо всем заботилась. Но я отлично понимала, что нянюшка нужна ему не для заботы и ухода за ним. Он все равно не брился бы, и не менял воротничка, и не приходил бы вовремя к обеду. Она нужна была для атмосферы любви, душевного уюта и нежности. И само собою разумеется, что не нянюшка бы о нем заботилась, а он о ней.
Как-то, уже перед самой войной, пришла к нему неизвестная молодая женщина, очень измученная, усталая и какая-то безнадежно несчастная. Он с умилением рассказывал, что она была такая вся разбитая, что когда он вышел на несколько минут к телефону, то, вернувшись, застал ее уже спящей. Она сбросила башмаки, прикорнула в уголок дивана и так мгновенно и заснула.
У нее было письмо к В. М. Зензинову [388] , который жил тогда вместе с Илюшей. Кто-то попросил В. М. позаботиться об этой женщине, вдове известного большевика Р-ва, недавно скончавшегося на юге Франции [389] . Владимир Михайлович и Илюша решили уговорить ее переехать к ним. Квартира была большой.
388
С. 324. …письмо к В. М. Зензинову… — Владимир Михайлович Зензинов (1880–1953) — член «Боевой организации эсеров», после революции — в эмиграции (Париж, Нью-Йорк). (прим. Ст. Н.).
389
…известного большевика Р-ва, недавно скончавшегося на юге Франции. — Имеется в ввду Раскольников (наст. фам. Ильин) Федор Федорович (1892–1939) — член РСДРП с 1910 г., участник революции 1917 г.; с 1918 г. — зам. наркома по морским делам; в 1930–1938 гг. — полпред СССР в Эстонии, Дании, Болгарии; отозванный в Москву в 1938 г., опасаясь репрессий, выехал во Францию; опубликовал «Письмо Сталину» о репрессиях в СССР; умер в Ницце. Был объявлен врагом народа, впоследствии реабилитирован. (прим. Ст. Н.).
— Я вам наделаю хлопот, — волновалась Р-ва. — У меня скоро должен родиться ребенок. Куда же я вам с ребенком.
— Именно с ребенком вы нам и нужны, — убеждал ее Илюша. — Без ребенка мы вас и не хотим.
Она осталась у них.
Как-то я зашла к Илюше. Он открыл мне двери совсем растерянный.
— Я не знаю, что мне делать. Ребенок кричит, а Р-ва ушла по делам. Я ничего не умею с ребенком. Как быть?
Он чувствовал себя совсем виноватым, что не умел пеленать детей.
Кое-как вдвоем помогли потомку лютого большевика, сунули ему соску в рот.
— Какая удивительная судьба, — рассказывал Илюша. — Вот этот самый P-в, большевистский морской комиссар, производил обыск на пароходе, на котором я находился. Он меня отлично знал в лицо и, конечно, узнал, но отвел глаза. Пожалел, что ли? Спас от расстрела И вот теперь его жена и ребенок приютились у меня.
У Илюши она быстро поправилась. Стала искать работу и, кажется, даже нашла. Вошла в жизнь. Когда к Парижу подходили немцы, Илюша отправил ее с ребенком куда-то на юг. Писал мне в Биарриц, чтобы я подбодряла ее письмами, но я сразу потеряла ее адрес, и наше знакомство кончилось. Куда она потом делась — неизвестно. Думаю, что Илюша дал ей какие-нибудь письма, наметил какую-нибудь нить жизни. В таком ужасе, в каком она пришла к нему, она, наверное, больше уже не оказалась.
Малые подвиги? Да.
Из малых кирпичиков строил Илюша высокую свою башню. Но вынуть один из таких кирпичиков, и будет горькой болью или даже черной смертью богаче жестокая наша земля.
— Что, Илюша, — говорила я ему, — все воскрешаете мертвых? Знаете, мне говорили, что по церковным правилам праведника можно канонизировать, только если удостоверены три совершенных им чуда. Самое великое чудо — это, конечно, воскрешение мертвых. А сколько мертвых душ вы воскресили? Хотите, сосчитаем? Я знаю много больше семи. Из них же первая… Я говорю не о тех мертвых, которые отпеты и зарыты на кладбище, а о тех, которые свидетельствуют Апокалипсис: «Ты носишь имя, будто жив, но ты мертв» [390] . Вот эти мертвые души воскрешаете вы, Илюша.
390
С. 325. «Ты носишь имя, будто жив, но ты мертв». — Апок. 3:1. (прим. Ст. Н.).
Натура у Илюши была художественная. Он любил и глубоко понимал музыку, интересовался живописью и литературой. Много книг прочел по искусству. Любил поэтические прогулки. Часто со своим другом, полковником Л., ехал куда-нибудь недалеко от Парижа, вылезали на какой-нибудь станции и отправлялись бродить. Для ночевки выбирали место поглуше, рано утром мылись у колодца. И всегда и везде заходил он в церковь.
— Всегда в дом Божий. И всегда в доме этом вдыхаешь молитвенный воздух.