Моя лучшая книга
Шрифт:
– А где это наш дорогой Степан Егорович, что его третий день не видать?
Дочка говорит:
– А он занят!
Сосед говорит:
– Чем же он так занят, что третий день в туалет не ходит?
Дочка говорит:
– А вы откуда знаете? Вы что, за ним следите?
Он говорит:
– Почему – следите? Я сам третий день не выхожу оттуда! – и рвется в комнату.
А дочка его не впускает.
Тогда он на них наслал «скорую помощь». И вот часа через два появляется врач из больницы, судя по грязному халату, старичка слушает и
– Мне сдается, что он на тот свет перекинулся. Вы его, случайно, не отравили?
Дочка говорит:
– Что вы такое мелете? Как же могли его отравить, если мы его дома вообще не кормили?
А муж дочки заявляет:
– Вы нам голову не морочьте. Или делайте ему какой-нибудь укол от ОРЗ, или убирайтесь!
Врач говорит:
– Нас не учили мертвых лечить!
Тут дочка видит, что врач уперся, и говорит:
– Мы, конечно, все понимаем, может, он и действительно умер, но нельзя ли как-нибудь так, чтобы еще дней семь – десять он был бы для нас живой?.. То есть не то что он совсем умер, а так… частично скончался…
Врач говорит:
– Мне все равно. Я сейчас напишу в справке по-латыни «дал дуба», а вы сами расшифровывайте, что с ним.
Короче, делать нечего, квартира накрылась, значит, надо старика хоронить.
Правда, когда на работе узнали, что старик приказал долго жить, от радости до потолка запрыгали и, не жалея никаких общественных денег, стали оформлять похороны. Лишь бы побыстрее увидеть дорогого Степана Егоровича в гробу в светлой обуви.
Всем потребсоюзом приехали на кладбище, устроили митинг, говорили, какой это был героический старичок и как его принципиальность помогала строить в ихнем потребсоюзе светлое будущее. И даже дочка речь толкнула про отца, про то, какой он был в быту неприхотливый.
А двое сослуживцев стоят в почетном карауле и между собой говорят, что эти мужики, которые могилу рыли, восемьдесят рублей содрали. Но, слава богу, на венки было выписано двести сорок рублей, а на оркестр триста двадцать на восемь музыкантов.
И что вечером все неистраченные деньги будут делить.
И когда все стали к старичку подходить, чтобы в лоб поцеловать, один из этих двоих нагибается и говорит:
– Прощай, незабвенный Степан Егорович!
А Степан Егорович обнимает сослуживца за шею и говорит:
– Ах ты, сукин сын! Не прощай, а здравствуй! Я давно не сплю и все слышу! И все давно подсчитал. Тут венков всего на двадцать два рубля тринадцать копеек! И музыкантов не восемь, а четыре штуки!
У сослуживца глаза на лоб полезли. Он рванулся на свободу, но старик его крепко зажал. Тот давай его от себя отдирать, гроб опрокинулся, старик из него выпрыгнул и давай белыми тапочками размахивать:
– Я вам сейчас покажу светлое будущее!
Народ врассыпную. Дочка ему наперерез с криком:
– Папаня вернулся! Идем скорее за ордером!
Он и дочке врезал:
– Думала меня вместо восьми метров на двух уложить?!
В общем, народ, ломая ноги, понесся с кладбища.
А
Потом вернулся домой и стал по себе поминки справлять. Ел и говорил, что при жизни его так вкусно никогда не кормили. На следующий день явился на работу и сказал:
– Сукины дети! Запомните! Я к вам и с того света с ревизией заявлюсь!
Наш человек в Канаде
Поскольку у председателя колхоза дел было полно, решили послать в Канаду районного инструктора, человека проверенного, который до этого уже тридцать лет работал в районе. Инструктор знал, что Канада – страна контрастов, что там стоят небоскребы, а рядом трущобы. Приехав в Канаду, Петр Сергеевич сразу увидел рядом с небоскребами двухэтажные дома на одну семью.
«Это и есть, видно, ихние трущобы», – подумал Загоруйко.
В первый день его возили к мэру на прием. Мэр Петру Сергеевичу понравился. Человек общительный, он все время старался поговорить с Загоруйко напрямую, без переводчика. Ну и поговорили: Загоруйко знал всего одно английское слово «гууд морнинг», амэртри: «водка», «ка-ра-шо» и «Евтушенко».
На другой день Петра Сергеевича привезли на ферму, где суждено ему было прожить целых полгода.
Встретили его два молодца – Майкл и Джон – и их мама Мэри.
– Гууд морнинг, – сказал Загоруйко.
Ответ он услышал на чистом канадском:
– Здоровеньки булы, дядьку.
Фермеры оказались выходцами с Украины. Сразу после революции их дед драпанул сюда, подальше от исторического материализма.
Показали Загоруйко дом, большой и чистый. Столовая метров тридцать напополам с кухней, две спальни и два туалета.
«Один, видно, для гостей, – подумал Загоруйко. – Что же это за гости такие, что в хозяйский сходить не могут?»
Внизу в подвале оказался бар, в нем было полно спиртных напитков и никакой очереди.
Против нас, в смысле выпить, они, конечно, слабы оказались. Мы пьем сильнее, чем они работают. Петр Сергеевич в этот вечер четыре литра выпил и еще бы мог, но на соседней ферме все спиртное кончилось.
С утра фермеры были изрядно помяты, а Петр Сергеевич Загоруйко был свеж как огурчик. Пошли осматривать хозяйство. Хозяйство большое – тысяча гектаров земли, семьдесят коров и тысяча пятьсот бычков – основной продукт фермы. Осмотрели все, Загоруйко говорит: