Моя лучшая книга
Шрифт:
– Болит, – говоришь.
– У всех болит.
– Мне бы талон на сегодня.
– Только на завтра.
– Помру я до завтра.
– Ну тогда и талон вам ни к чему.
Подходишь к кабинету врача, а там народу опять – жуть.
Опять думаешь: это же какие силы надо иметь, это же как надо любить жизнь, чтобы такую очередь выстоять! Пока бюллетень получишь, чего только не насмотришься, чего не наслушаешься.
Зашел однажды в кабинет врача. Там двое в белых халатах и шапочках.
– Раздевайся, – говорят.
Я, ничего не подозревая, разделся. Они осматривали меня, осматривали, потом
– Плохо твое дело, запустил ты себя.
Я говорю:
– А что такое?
Они отвечают:
– А это ты у врача спроси.
Я спрашиваю:
– А вы кто?
– А мы маляры. Потолки здесь белим.
И что интересно, они ведь до меня уже человек десять осмотрели, и никто не жаловался.
Но зато если тебе бюллетень не нужен, каждый врач тебя вылечить норовит. К какому ни зайди, каждый свою болезнь найдет. Я ходил, специально проверял. А чего терять? Мне бюллетень все равно не дают. Зашел к «ухо-горло-носу».
– Чего-то, – говорю, – у меня в боку екает.
Он говорит:
– Это все от носа. Перегородка в носу кривая, воздух не туда идет, легкое раздувается, давит на печенку, печенка екает.
Ладно, думаю, пойду к хирургу. Говорю:
– Чего-то у меня глаза болят.
Он говорит:
– Это все от ног.
Я говорю:
– Как же так?
– А так, – говорит, – вот вы, когда идете, на ноги наступаете?
Я говорю:
– Ну, вообще-то бывает.
– Ну вот, земля на них давит, глаза и болят.
Я спрашиваю:
– Какая связь? Ноги вон где, а глаза вон где.
Он говорит:
– Связь самая прямая. Вот вы молотком себе по ноге стукните – глаза на лоб полезут.
Ладно, иду к глазнику и говорю:
– Что-то у меня живот болит.
Он говорит:
– Это все от глаз.
– Как же, – говорю, – от глаз? Я что, глазами ем, что ли?
Он говорит:
– Вы глазами на еду смотрите, рефлекс срабатывает, сок выделяется, язва получается.
Я говорю:
– Вот те на. Значит, если я на женщин смотрю, что у меня получается?
Он говорит:
– Правильно. Если много смотрите, потом уже ничего не получается.
Ну, думаю, схожу с ума. Пошел к психиатру. Рот открыть не успел, как он мне заявляет:
– Все болезни от нервов.
Я говорю:
– Да я вроде нормальный.
Он говорит:
– Считать себя нормальным – уже сумасшествие. Вот у вас бывает такое ощущение, будто у вас что-то есть, но все время пропадает?
– Да, – говорю, – деньги. Особенно когда лечусь.
Нет, что ни говори, но, чтобы в нашей поликлинике бюллетень получить, надо иметь лошадиное здоровье.
Памятник
У нас в городе решили памятник поставить. Фигуру рабочего, трудом которого создаются все промтовары. Пригласили на наш завод скульптора. Известный скульптор. Он до этого уже не раз лепил образы
Скульптор приехал, стал выбирать, с кого рабочего лепить. Долго ходил по заводу, присматривался. Наконец нашел одного.
– Типичный, – говорит, – рабочий, лицо простое, плечи широкие, руки мозолистые.
Типичный рабочий – это наш главбух оказался. Дирекция завода категорически против выступила, чтобы наш главбух посреди города на площади стоял. Тем более что его вот-вот под суд должны были отдать за хищения социалистической собственности.
Короче, выдвинули меня. Стали работать. Скульптор мне кувалду в руки сунул и давай ваять. Ваял долго, серьезно. Интересно так лепил. За месяц всего вылепил. И похож, знаете, особенно кувалда и кепка. Да что там говорить, хороший скульптор, ему и звание заслуженного хотели дать, но он сам отказался, сказал, что лучше деньгами.
Послали мы эту скульптуру на специальный завод – отливать в бронзе. Открытие памятника назначили на День металлиста. А я себе снова слесарем работаю в родной бригаде.
Подходит День металлиста. В газетах про открытие памятника написали, по радио объявили, из столицы народ приехал. А памятника нет. Не отлили. Может, бронзы не хватило, может, еще чего – нет памятника. Что делать? Вызывают меня к начальству и говорят:
– Мы тут с народом посоветовались, есть мнение. Надо тебе денек отстоять.
Я сразу-то не понял.
– О чем речь, – говорю, – надо так надо, не в первый раз, отработаем.
Они говорят:
– Ты не так понял. Надо тебе в качестве памятника отстоять. Я говорю:
– Как это так?
Они говорят:
– Стоймя. Денек постоишь, а там, глядишь, и памятник к вечеру подвезут.
Стали на меня давить со всех сторон, на сознательность напирать. Да что, я думаю, надо так надо. Намазали мне лицо и руки бронзовой краской. И встал я как миленький с утра на постамент. Накрыли меня простыней. Стою. Полусогнутый, с кувалдой. Стою и думаю: «Вдруг кто до меня дотронется, а я ведь еще теплый. Сраму не оберешься».
В двенадцать часов народ собрался. Речи говорили. Символом меня называли. Собирательным образом. Оркестр мазурку играл. Стали с меня простыню стаскивать, заодно и кепку потащили. Еле успел я ее свободной рукой схватить да на макушку напялить. Сдернули с меня простыню, и в глазах у меня аж потемнело. Вокруг народищу – тьма, и все на меня в упор смотрят. А я стою полусогнувшись с кувалдой в руках и на всех на них гляжу исподлобья. И они все на меня уставились.
Слышу разговоры:
– Вылитый Семенов.