Моя любимая стерва
Шрифт:
— Черный цвет тебе к лицу, — сказал он без улыбки. Я знала это и без него, поэтому не удивилась.
Он взял меня за руку и повел через огромный холл к зеркальным дверям, предусмотрительно распахнул их передо мной, мы спустились по мраморной лестнице к причалу, здесь нас ждала яхта, плавно покачиваясь на волнах.
Было немного ветрено и прохладно, я поежилась в своем свитере. Крутилин, заметив мой жест, спросил:
— Озябла? Может, дать тебе куртку? «Меня не утопят», — с облегчением подумала я, чего б ему тогда беспокоиться? И ответила:
— Спасибо.
Поднялись на борт, яхта тут же плавно отошла от причала, а мы устроились на корме. Небо было безлунным, а море почти черным, и я решила, что для морской прогулки время выбрано не совсем удачно. Яхта столь стремительно удалялась от берега, что вскоре я не могла различить даже огней виллы, впрочем, мы скорее всего обошли мыс, и увидеть ее отсюда было бы невозможно. Неожиданно двигатель заглох, яхту плавно покачивало, а Крутилин, повернувшись ко мне, сказал:
— Вот и прибыли.
«Куда, интересно?» — хотелось спросить мне, но вместо этого я нахмурилась.
Так как я смотрела на море, появление новых действующих лиц заметила не сразу, а когда заметила… кровь буквально застыла в жилах. На палубе стояли двое крепких парней, держа в руках концы веревок. Но леденило кровь, конечно, не это. Дело в том, что рядом с каждым из них стоял человек в надетом на голову мешке, и другой конец веревки был обмотан у него вокруг шеи.
— Что это? — пролепетала я.
— Знаешь, какой самый большой грех, Аня? — поинтересовался Крутилин.
— Не знаю. Их, наверное, много.
— Самый большой грех — неблагодарность. Крутилин небрежно махнул рукой, парни сняли веревки со своих жертв и стянули мешки, а я увидела Генриха с заклеенным пластырем ртом и его недавнюю возлюбленную.
Генрих был смертельно бледен и стоял с закрытыми глазами. Руки и ноги у обоих были связаны. Смотреть на женщину мне не хотелось, я старательно пялилась на море за бортом и думала о своем муже. Что, если бы, к примеру, Максим решил подобным образом отомстить за измену? Как я вела бы себя в данном случае? Послала бы его к черту, вот как… Сунуть меня в мешок, точно шелудивого кота… Слава богу, в мешок сунули не меня, но все равно было жутко.
Крутилин подошел к Генриху, обнял его и сказал:
— Простимся, брат… — после чего сделал шаг в сторону, а стоящий рядом парень надел на шею Генриха веревку с тяжелой металлической болванкой. Генрих перегнулся вперед под ее тяжестью, мешок вновь водрузили ему на голову, оба парня подхватили блондина и перебросили за борт. Раздался всплеск, и все стихло.
Парни замерли, наблюдая за Крутилиным. В глазах у обоих таилась тягучая пустота, ни один мускул не дрогнул. Если бы кто-то из них вдруг зевнул, я бы не удивилась. Жженый улыбнулся, продолжая паясничать, развел руками и сказал, обращаясь к женщине:
— Вот видишь, Вика, какие дела…
Она глухо застонала и упала на колени, а Иван Андреевич махнул рукой. Веревка, мешок и всплеск, все заняло не больше минуты. Жженый посмотрел мне в лицо и заявил
— Неблагодарность — худший из грехов.
— Черт-те что! — рявкнула я. — Когда вы найдете мою собаку?
Яхта пришвартовалась, и мы вновь оказались на причале. Жженый попытался взять меня под локоток, но я отдернула руку. Мы вошли в дом, и он сказал, распахивая дубовую дверь:
— Что ж, Аня, теперь поговорим.
Мы были в просторном кабинете, огромное окно с видом на море неплотно зашторено. Крутилин устроился за столом, и я села напротив.
— Что надумала? — спросил он, закуривая.
— Что вы имеете в виду? — нахмурилась я, а он усмехнулся:
— Не играй с огнем, девочка.
— Если вы рассчитывали меня запугать, то зря старались. На ваш любовный треугольник мне плевать, ваша мадам, должно быть, знала, с кем связалась, хотя такой участи она все-таки не заслуживала. А вам, Иван Андреевич, надо бы к психиатру… Отвечать на ваши дурацкие вопросы я не собираюсь, потому что мне теперь доподлинно ясно: живой мне с этой виллы не выбраться, я свидетель двойного убийства, детективы читаю и потому знаю: вы бы при мне такого творить не стали, если бы планировали отпустить. Выходит, скажу я чего или нет, значения не имеет. Вот и идите к черту.
— Ну, выход всегда есть. Ты не только жива останешься, ты будешь жить припеваючи.
— С вами, что ли? — скривилась я. — На что вы мне сдались? Я психов и садистов даже в кино видеть не могу. Премного вам благодарны, найдите кого-нибудь другого в мешок засовывать.
Он посмотрел на меня и противно засмеялся, а я на всякий случай призвала на помощь всю свою выдержку.
Тут штора за спиной пожилого весельчака слегка колыхнулась, и появился Сережа, а я скромно потупила глазки, чтобы ненароком его не выдать.
Совершенно бесшумно он приблизился, ткнул Жженого пистолетом в затылок, тот вздрогнул, скорее от неожиданности, на мгновение в его глазах мелькнул страх, но мерзавец быстро взял себя в руки. Чуть приподнял голову и спросил:
— Это ты?
— Я, — просто ответил Сережа.
— А это твоя девчонка? — улыбнулся Жженый.
— Моя.
— Хорошая у тебя девчонка, Трофим… — Он вздохнул и насмешливо поинтересовался:
— Неужто в затылок выстрелишь?
— Мне твоя смерть даром не нужна, — ответил Сережа. — Без меня охотники найдутся всадить в тебя пулю. Но фокусничать не вздумай, сразу пристрелю.
— Зачем пришел? Неужели за девчонкой?
— Что это ты взялся вопросы задавать, точно следователь? Скажи лучше, как на виллу тайком попадаешь?
— А-а, — хихикнул Жженый. — Ишь чего захотел. Стреляй, если хочешь, а отвечать не буду.
— Ну и не надо, — вроде бы вовсе не огорчился Сережа. — Придется тебе с нами прогуляться.
— Не дури, Трофим, давай по-хорошему…
— Ты кому это вкручиваешь, Жженый? Если на охрану рассчитываешь, то зря, мальчики сильно заняты.
— Чем? Свои мозги с пола соскребывают?