Моя любимая жена

Парсонс Тони

Дженни Вторая кивнула, показывая торчащие зубы, которые вряд ли взялся бы исправлять даже опытный ортодонт.

Ее «муж» приезжал во двор «Райского квартала» на черном «БМВ» седьмой серии. Этот упитанный и ухоженный человек (на вид ему было шестьдесят или чуть больше) никогда не вылезал из машины. Билл не раз видел, как Дженни Вторая с застенчивой улыбкой шла к машине. По всем параметрам — прилежная студентка, которую состоятельный папочка решил побаловать и свозить поразвлечься в Бунд.

Манерами поведения Дженни Вторая отличалась от своих подруг.

Она не стремилась соответствовать «шанхайскому стилю», но Биллу она очень понравилась. В ней было что-то вызывающее расположение. Ей искренне нравилось играть роль гадкого утенка. Она была в бесформенном синем свитере, но когда вставала и оправляла свитер, становилось видно, что в отличие от своих плоских подруг у нее есть настоящие женские формы. Рядом с ней было очень уютно. Билл понимал, почему она так нравилась престарелому «папаше». Скорее всего, на такую девушку облизывались и пожилые европейцы.

— Вот так всегда, — вздохнула Дженни Первая, плюхаясь на обшарпанный диванчик. — Цзинь-Цзинь есть… жадная до караоке.

Последнее слово она произнесла с ударением на последнем слоге. Кто-то научил ее английскому с типично французскими ошибками произношения.

— Где вы учили английский? — спросил Билл.

Впрочем, он и так знал ответ. Любая китаянка из «Райского квартала» отвечала одинаково: «Я встретила мужчину». Или нескольких.

— Я занималась с учителем, — ответила Дженни Первая. — В постели. Замечательное место, чтобы учить язык. У меня было два французских… бойфренда. Первый — молодой и бедный. Я очень его любила. Но он был молодой и бедный, и я перестала его любить.

Слова звучали цинично и расчетливо. Биллу сразу вспомнилась фраза Тессы Девлин: «Китайские женщины очень практичны». Но слезы Дженни Первой были вполне настоящими. Она поспешно вытерла лицо бумажной салфеткой. Билл в очередной раз удивился расхожему мнению о невозмутимости азиатов. У этих женщин смех и слезы зачастую выплескивались в одной фразе.

— А второй был богатый и женатый. Потом он уехал в Париж.

Значит, ее квартира в «Райском квартале» — это подарок богатого француза? Тогда понятно, почему Дженни Первая жила здесь и почему она возвращалась домой одна.

— Год он звонил, а теперь больше не звонит. — Она вопросительно взглянула на Билла. — Как вы думаете, почему он перестал звонить?

Билл покачал головой.

— Откуда ж я знаю?

Возможно, жена француза что-то заподозрила. Эту мысль Билл оставил при себе. Дженни Первая плакала, не стесняясь ни его, ни подруг. Женщины из Райского квартала не были проститутками в западном понимании этого слова. Обычные женщины. Где-нибудь в другом месте они стали бы бухгалтершами и учительницами, женами или подругами. Но только не в Шанхае и не в нынешние времена.

Цзинь-Цзинь с явной неохотой отдала микрофон незнакомой Биллу женщине.

— Вы ее знаете? — спросила Дженни Первая. — Это Энни. Неужели не знаете?

— Она новенькая, — включилась в разговор Дженни Вторая, позвякивая спицами. — У нее мужчина с Тайваня.

В

это время Энни начала сражаться с песней на кантонском диалекте.

— У нее квартира в западном корпусе, — сообщила Дженни Вторая, восхищенно округляя глаза, которые за очками казались еще больше. — Целых три спальни!

Энни расправилась с песней и тоже присела на диванчик, царственным жестом взяв бокал с соком.

— Вы были на Гавайях? — вдруг спросила она Билла.

— Нет.

Ответ удивил Энни. Наверное, ей казалось, что западные люди должны знать Гавайи вдоль и поперек.

— Вам стоит съездить, — посоветовала она. — Я там жила с моим американским бойфрендом. Четыре месяца. Он купил таймшер.

Дженни Первая отвернулась, как будто уже слышала рассказ о Гавайях. Дженни Вторая опять взялась за спицы.

— А куда потом делся твой бойфренд? — спросила она.

Билла тронуло, что из-за него они все перешли на английский.

— Мы друг другу надоели, — сказала Энни.

Улыбающаяся Цзинь-Цзинь села рядом с Биллом.

— А теперь я поищу песню для вас.

Не обращая внимания на его протесты, она принялась листать репертуарную книжку. Билл отхлебнул пива.

«И почему на Западе люди так комплексуют по поводу караоке? — думал он. — Наверное, потому, что мы относимся к этому пению как к выступлению. Считаем, что должны выступить наилучшим образом. А караоке создали вовсе не для того, чтобы блистать вокальными способностями».

Цзинь-Цзинь, единственная среди женщин «Райского квартала», не взяла себе западное имя. Она сохраняла имя, данное ей при рождении. В этой женщине, несомненно, был внутренний стержень. И еще что-то, непонятное Биллу и недосягаемое для него. Впрочем, он и не стремился пробиться к глубинам ее души. Достаточно того, что Цзинь-Цзинь отказалась от фальшивого иностранного имени.

Она все-таки нашла песню для Билла. Он неуклюже встал. Женщины зааплодировали. Его удивило, что Цзинь-Цзинь встала рядом с ним и взяла второй микрофон. Возможно, это была просто уловка, рассчитанная на то, что Билл уступит ей право сольного исполнения. Но нет, все говорило о том, что петь они должны вместе.

Песня была давнишним хитом «Карпентерз» и называлась «Yesterday Once More». [49] Цзинь-Цзинь разыскала ее чуть ли не на последней странице сборника. У женщин «Райского квартала» эта вещь ассоциировалась с чем-то чистым и незапятнанным. Они раскачивались в такт мелодии, отрешенно глядя в пространство влажными карими глазами. Цзинь-Цзинь вдохновенно вытягивала высокие и низкие ноты — китайская версия Карен Карпентер. Билл по большей части хрипел и мычал.

Финальные аккорды песни потонули в аплодисментах подруг Цзинь-Цзинь. Билл вдруг сжал ее маленькую ладошку.

49

Хит из альбома «Now & Then», вышедшего в 1973 г.