Моя любимая жена
Шрифт:
— Нам с тобой… многое… надо наверстать, — вдруг произнес старик, задыхаясь на каждом слове.
Он весь дрожал, и Билл испуганно подумал, не опустел ли кислородный баллон.
Уходя из палаты, санитарка погасила свет. Отец и сын остались наедине. В сумрак палаты прорывались звуки: шаги по коридору, приглушенные голоса, стоны в соседнем помещении. Звуки одинаковы во всех больницах — и в Лондоне, и в Шанхае.
Отец и сын улыбнулись друг другу. Билл взял отцовскую ладонь, он не держал ее в своей с пятилетнего возраста… Рука строительного рабочего, сильного
— Пап, не умирай, — сказал Билл, моргая от жгучих слез. — Прошу тебя, не умирай.
Им нужно было многое наверстать.
Среди ночи отец проснулся. Он тяжело ворочался. Сидевший на стуле Билл тоже проснулся и сразу же нажал кнопку вызова медсестры. Старика скрутило от невыносимой боли. Пришла чернокожая медсестра (Билл видел ее впервые) и спокойно подала отцу белую таблетку. Потом она снова поправила простыни, устало улыбнулась Биллу и ушла. Больной в соседней палате бредил, зовя какую-то женщину. Билл вновь взял отца за руку. Холден-старший лежал на спине, закрыв глаза, и боролся за каждый вдох.
— Жаль, что мы с тобой столько ссорились по пустякам, — сказал Билл.
Он произнес это почти шепотом, будто говорил сам с собой. И очень многое из того, что он носил в себе, о чем не решался даже заикнуться отцу, сейчас беспрепятственно складывалось в нужные слова.
— Ты всегда был моим героем. Я восхищался тобой. Я считал тебя самым лучшим отцом. — Билл слегка коснулся отцовской руки. Возможно, старик этого даже не почувствовал. — Мне всегда хотелось, чтобы в моей жизни было так, как у вас с мамой. — Он перевел дыхание. — И я всегда любил тебя, папа. Может, внешне это выглядело по-другому, но я никогда не переставал любить тебя.
Холден-старший спал.
Несколько часов спустя забрезжил рассвет. Билл проснулся, когда в палату вошла медсестра-чешка. Ловко удерживая одной рукой поднос, другой она включила свет.
— Ваш завтрак, мистер Холден, — сказала она.
Билл посмотрел на часы. Восемь утра. Больница просыпалась.
— Если хочешь, поешь, — предложил отец, когда они снова остались одни. — Мне сейчас ничего в глотку не лезет.
— Я тоже не хочу. Ты давно узнал… об этом? — спросил Билл.
— Почти сразу, как вернулся от вас.
— И почему ты молчал? Наверняка думал, что обойдется! — вдруг рассердился на отца Билл.
— Ну, думал. Не любил я никогда по врачам ходить. Только не говори мне сейчас: «надо было следить за собой». Раку все равно, следишь ты за собой или плюешь на себя. Лучше расскажи, как ты там в своем Китае. И вообще, как у вас.
Несколько фраз забрали у Холдена-старшего силы. Он снова закрыл глаза.
— У нас нормально, — соврал Билл, пододвигая стул к койке. — И у тебя все будет нормально. Как только тебе станет лучше, ты приедешь к нам. Вот Бекка с Холли вернутся в Шанхай, и я закажу тебе билет. На этот раз полетишь первым классом. Нечего экономить.
Стоило отцу серьезно
Билл с удовольствием стер бы из памяти все эти эпизоды, но было поздно. Если хочешь что-то исправить в прошлом, всегда бывает слишком поздно.
— Мы все встретим тебя в аэропорту. И ты останешься с нами, — продолжал Билл, ощущая прорвавшиеся слезы. С таким же успехом он мог обещать отцу полет на Луну и обратно. — Пап, ты будешь жить с нами, и все пойдет замечательно.
Холден-старший вдруг протянул свою, такую слабую теперь, руку и потрепал Билла по плечу, словно не он сам, а его молодой и здоровый сын нуждался в утешении.
Днем поговорить о серьезных вещах не удавалось — мешали посетители с типично больничной болтовней и бодрыми заверениями, что отец обязательно поправится. Билл надеялся на поздний вечер, если только старика не скрутит от боли или его сознание не затуманится от сильнодействующих лекарств. Если пронесет, тогда они «наверстают упущенное».
— Билл, как у вас с Беккой? — вдруг спросил отец.
Билл не думал, что их вечерний разговор начнется с этого вопроса. У него не хватило сил соврать отцу, отгородиться лживыми заверениями. Вранье незаметно пожирает человека, что-то отбирая у него. Насовсем. Как ни странно, это всегда уберегало Билла от лжи.
— Не знаю, папа, — ответил он на отцовский вопрос.
Старик глядел на него сквозь прищуренные веки. В душе Билла зашевелилось давнишнее, еще детское ощущение, которое он всегда испытывал, огорчая отца.
— У тебя появилась другая женщина? — спросил отец.
Откуда этот однолюб столько знал о хрупкости современных супружеских отношений?
Билл не воспользовался последним шансом солгать, а молча кивнул. Он ждал новых вопросов, однако старик молчал. Тогда Билл заговорил сам:
— Вам с мамой не приходилось разлучаться. Если бы не ее смерть, вы и сейчас были бы вместе. Как тебе это удавалось? Как у тебя получалось всю жизнь хранить верность одной женщине?
Холдена-старшего скрючило от нового приступа боли. Он тяжело выдохнул и заерзал на подушках. Билл вскочил, готовый помочь, но отец жестом велел ему сесть.
— Во-первых, не всю жизнь, а восемнадцать лет. Мы не были образцовыми супругами. Детям кажется, что родители сделаны из другого теста. Нет, Билл. У нас тоже случались увлечения.
Билл попытался представить, как выглядели родительские увлечения. Все равно мир тогда был несколько иным. Он пытался поставить отца на свое место, а мать — на место Бекки. Не получалось. Даже мысленно он не мог вообразить родителей в «Райском квартале». А чтобы его старик увяз в истории, в которой сейчас барахтался он сам, — это выходило за пределы воображения.