Моя любовь
Шрифт:
Нет, недобрый Марк был человек, он и умирал зло, потому что ненавидел всех тех, кто остается в живых. Рапопорт, наоборот, угасал тихо и на вопрос врачей: «Как вы себя чувствуете?» — неизменно отвечал: «Лучше», потому что знал, что они над ним трудятся.
Мы часто с Марком выступали в концертах, нас обоих представили на звание. И вдруг в газетах появился указ обо мне, а о нем только через две недели. Так эти две недели он меня просто изничтожал.
Он говорил, что я переспала с министром Большаковым, поэтому получила звание, и всякие другие пакости. Это было так несправедливо!
Спешу на помощь
Я часто слышала за спиной: «И зачем это ей надо?»
Была такая актриса, Воркуль, она работала на студии Горького, когда-то много снималась. Когда меня принимали в партию, она пришла в райком и попросила, чтобы записали ее особое мнение: «Смирнова недостойна быть членом партии, она неталантлива, морально неустойчива и ловко обтяпывает свои дела». И все это с такой ненавистью.
Как-то раз меня «прокатили» на выборах. Думаю, оттого, что я получила заслуженную, потом народную РСФСР, потом народную СССР. Я собственными ушами слышала: «Смирнова залезла в штаны к министру, вот и получила народную СССР». Я тогда от этого очень страдала, потом стала мудрее, стала анализировать и многое поняла.
Если объективно посчитать, сколько я сделала добрых дел, имея свои депутатские права, то я смело могу глядеть людям в глаза. Правда, я измучилась от звонков избирателей с самыми разными просьбами. Но значит, они верили, что я помогу. Я действительно пыталась помочь, и часто мне это удавалось.
Потом, когда у меня этих возможностей не было, я все равно не отказывала, моя популярность актерская приходила на выручку. Оттого что меня узнавали, я могла проходить, минуя секретаршу, прямо к министру и получить, например, квартиру для той же Конюховой. Я помню, как выступала на жилищной комиссии: «Вы видите, какая она красивая женщина? Она талантливая актриса. Она пережила большое горе, потеряла любимого мужа, у нее еще может сложиться личная жизнь». Я произносила такие актерские монологи не на сцене, а на заседании комиссии, чтобы добиться квартиры отнюдь не для себя.
Я помню, как ко мне пришла сестра, единственная моя родственница, моя Мила (тогда еще была жива тетя Маруся). Они всю жизнь прожили в той самой коммуналке, в которой я провела свое детство, а там уже появились внуки. Их выселяли, и они надеялись получить квартиру. Но им предложили снова коммуналку. И я пошла к Коломину, заместителю председателя Моссовета. С огромным трудом добилась маленькой, но отдельной квартиры.
Сколько я раздобыла жилья, мест в больнице, сколько выбила актерских категорий! Когда надо, подключала к этому Крючкова или Андреева. Сколько я тратила сил, эмоций, здоровья, чтобы чего-нибудь добиться, чтобы получить, например, место в больнице для Розочки Макагоновой или выполнить просьбу Гали Волчек. Галя пришла ко мне, когда умер ее отец — оператор Борис Волчек. Галина просила для могилы отца чуть больше места, чем положено.
А Боря Волчек, прекрасный оператор, умер буквально у меня на руках. Случилось это так. Собрание на «Мосфильме», все ждут начала. Волчек, увидев меня, бросается ко мне, обнимает: «О, Лидочка, здравствуй!» Наклоняется, думаю, хочет поцеловать, а он вдруг откидывается назад и падает на пол, я на него. Вызвали реанимацию, но было уже поздно. Его похоронили.
И вот пришло время поставить ему памятник. Памятник готов, а ставить его не разрешают: в нем обнаружилось несколько лишних сантиметров. Тогда Галя обратилась за помощью ко мне. И я поехала к заместителю председателя Моссовета по кладбищам.
Когда я его увидела, то поразилась, насколько
— Ну если он такой гений, — меланхолично заявил он, — поставьте ему памятник на «Мосфильме», а у нас не положено.
Обессиленная, я хватаюсь за соломинку:
— Знаете что, мне-то положено. Я ему отдаю свой метр.
— Все равно не положено!
Самое забавное или печальное, что вопрос решился проще простого, как это испокон веку повелось на Руси, — с помощью взятки. Получился прекрасный памятник из белого мрамора.
Я рассказываю только об отдельных случаях, которыми занималась. На самом деле их было очень много. Читатель, наверное, спросит: а какие льготы получила ты сама? Я получала звания, но мне кажется, это было по праву. Я почти не была в простое. Когда снималась в «Моей любви», мне сразу же Большаков дал высшую категорию — роль была такая. Но когда съемки кончились, меня вернули в первую категорию: не хватало количества картин.
Я почти всю жизнь имела высшую категорию, потому что постоянно снималась. Потом я стала членом тарификационной комиссии и всегда была за то, чтобы актерам платили больше, потому что платили мало, очень мало, так мало не платили нигде.
Я ищу и не нахожу своих поступков, за которые мне было бы стыдно. Я никого не подсиживала, ни на кого не стучала, ни у кого не отнимала роли, но получала столько обид…
Когда кто-то из актеров имеет успех, я не ревную — знаю, что свое возьму. Я завидовала, когда не была актрисой. Завидовала тем, кто на сцене. Из-за этого я и пошла сдавать экзамены во все театральные учебные заведения. Но я так рада, когда вижу, как замечательно играет Татьяна Доронина, или Инна Чурикова, или Алиса Фрейндлих! Я один раз остановилась около телевизора, когда шел спектакль с участием Фрейндлих, села с чашкой и полотенцем в руках и не встала, пока он не кончился, так она меня заворожила. Я была так благодарна, получила такое удовольствие от ее игры! Это нечасто бывает.
Последнее время я совершенно очарована Светланой Крючковой, замечательной актрисой, которая работает в Театре Товстоногова. Она очень много снимается, прекрасно играет разноплановые роли. Явидела ее в спектаклях, видела в кино. Меня буквально покорили ее белые реснички — чудесная деталь. Как-то раз неожиданно попала в Ленинграде в филармонию на ее творческий вечер. Она читала лирику. И как читала! А до этого на «Киношоке» был такой случай. Все собрались на просмотр конкурсного фильма. А механик не пришел — напился, свалился и сорвал нам показ. Мы не знали, что делать, искали другого механика. И вдруг на сцену выходит Света, босиком, и говорит: «Хотите, я вам почитаю?» Большинство отнеслось к этому довольно кисло: «Ладно, мол, читай, все равно делать нечего». И она начала… Читала Бернса, Ольгу Берггольц. У нее огромный репертуар, она стояла на сцене почти полтора часа. Мы были заворожены. Так хорошо, так талантливо! Потом нашли механика, пошла текущая работа. А стихи остались. Она многих в тот день в себя влюбила. А после концерта в Ленинградской филармонии мне захотелось вытащить ее в Москву. У меня это есть — я, когда что-то хорошее вижу, узнаю, мне хочется, чтобы и другие тоже узнали, увидели. Я уговорила Киноцентр устроить ее творческий вечер. Он состоялся, но то ли был недостаточно продуман, то ли публика плохо шла на контакт, но той радости открытия таланта не было. Что-то не получилось, так ведь бывает.