Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910–1918
Шрифт:
Но каким бы губительным ни оказалось ее влияние на мужа в вопросах внутренней политики, императрица должна быть полностью оправдана в том, что касается столь часто выдвигавшихся против нее обвинений, будто бы она действовала в пользу Германии. Сам Керенский однажды сказал мне, что не было найдено ни одного компрометирующего документа, который свидетельствовал бы о том, что либо она, либо император когда-либо задумывались о заключении сепаратного мира с Германией. Он сказал, что после революции он имел продолжительную беседу с императрицей, во время которой ее величество с негодованием отвергла всякую мысль о том, что она действовала в интересах Германии. «Я англичанка, а не немка, – заявила она, – и я всегда была верна России». Он был убежден, что она говорила правду, и хотя она бессознательно играла на руку Германии, убеждая императора проводить реакционную политику, но ее целью было лишь сохранение в неприкосновенности самодержавия, а вовсе не установление более тесных взаимоотношений с Германией. Однако, добавил он, в окружении Распутина были германские агенты.
Обладая многими способностями, которые прекрасно подошли бы для конституционного монарха – острый ум, обширный кругозор, методичность и трудолюбие в работе, необычайное природное обаяние, привлекавшее к нему всех,
Молодому государю представился прекрасный случай завоевать любовь своего народа своевременными уступками, но император Николай II упустил его, как и множество других подобных возможностей, которые представлялись во время его правления. Преданный сын, обожавший своего отца, воспитанный таким архиреакционером, как Победоносцев, он с детства усвоил строжайшие правила ортодоксального самодержавия и не приобрел привычки действовать самостоятельно. Он усвоил догмы своего учителя и считал самодержавие чем-то вроде священного наследия, которое он должен сохранить в неприкосновенности в том виде, в каком оно было ему завещано. Его единственное намерение при вступлении на престол состояло в том, чтобы следовать по стопам отца и передать страну своему сыну такой, какой ему оставил ее его отец. Он питал такое уважение к памяти отца, что, даже будучи Верховным главнокомандующим, он отказался принять более высокий армейский чин, чем пожалованный ему отцом чин полковника. Поэтому представители земств получили ледяную отповедь: им было приказано оставить все эти «бессмысленные мечтания», поскольку он будет охранять устои самодержавия так же твердо и неуклонно, как это делал его отец. Однако, как можно видеть из «Воспоминаний министра» господина Извольского, первоначально император собирался высказаться не так резко, но его убедили, что его долг – поддержать традиции царствования его отца. И только в последний момент Победоносцев передал ему ответ, составленный им самим, который император прочел представителям земств, не вполне понимая его смысл. Ему настолько не хватало уверенности в своих силах, что в этом, как и во многих других случаях, он поддавался влиянию людей, обладавших более сильной волей.
Такое не сулящее ничего хорошего начало его правления породило уныние в умах всех мыслящих людей в России, в то время как ужасное несчастье, омрачившее коронационные торжества в мае 1896 года, было истолковано суеверными людьми как дурное предзнаменование. Непродуманная организация торжеств привела к тому, что на небольшом пространстве, огороженном для раздачи подарков, собралась огромная толпа. Возникла паника, и в последовавшей затем давке были затоптаны насмерть три ли четыре тысячи человек. Другой эпизод, сам по себе ничтожный, произвел, если верить Извольскому, сильнейшее впечатление на его величество: когда император в короне и мантии подходил к алтарю, чтобы принять миропомазание, застежка ордена Святого Андрея Первозванного расстегнулась и орден упал к его ногам. Будучи от природы склонным к суеверию и фатализму, император счел это божественным предупреждением о грядущих несчастьях.
Его главной и основной ошибкой была неспособность понять, что сегодняшняя Россия не может управляться тем же способом, что и во времена Петра Великого. За это время произошло огромное территориальное расширение империи. Ее население превысило 160 миллионов человек; произошло освобождение крепостных, зарождение промышленности в больших городах с вытекающим отсюда увеличением численности пролетариата и ростом влияния интеллигенции. Уже действовали новые силы, и надежды народа росли вместе с ними. Старая политика централизованного управления была уже непригодна, и самоуправление было единственным эффективным средством. Однако бюрократия противилась передаче земствам части полномочий по управлению их областями, поскольку к тому моменту она сосредоточила в своих руках все административные функции. Более того, у самого императора не было желания проводить такую политику, да еще сталкиваясь с противодействием сил, которые видели в этом посягательство на свои привилегии. Хоть он и не мог лично контролировать административный аппарат огромной империи, он нес ответственность за все огрехи и упущения бюрократии, которая управляла Россией от его имени. И даже когда в результате подъема революционного движения, последовавшего за неудачной войной с Японией, были сделаны уступки принципам народного представительства, управление страной осталось столь же централизованным, как и раньше.
Реформированные министерства, образованные в это время, не сильно улучшили дело. Это не был кабинет министров в обычном понимании. На нем не лежала коллективная ответственность, и его члены были отгорожены друг от друга непроницаемыми перегородками. Каждый министр напрямую отвечал перед императором за состояние дел своего ведомства и при этом не был обязан обсуждать эти вопросы с председателем Совета министров. Более того, как и его предшественники, этот Совет состоял из весьма разнородных элементов. Витте, первый председатель Совета, был приверженцем прогресса, в то время как министр внутренних дел Дурново – крайним реакционером. Естественным результатом этого стало то, что из-за разногласий Совет министров никогда не был способен к каким-либо согласованным действиям. Хотя я лично не доверял графу Витте из-за его ярко выраженной прогерманской позиции, я считаю его умным и дальновидным государственным деятелем, оказавшим своей стране неоценимые услуги. Он ввел золотое обращение, провел переговоры, завершившиеся подписанием Портсмутского договора, восстановившего мир с Японией, убедил императора опубликовать Манифест 17 октября 1905 года, вызвавший к жизни Думу. В своей чрезвычайно интересной и поучительной книге «Затмение России» Диллон блестяще справился с ролью преданного биографа графа Витте и полностью воздал должное его памяти, но преданный своему кумиру Диллон слишком уж склонен смотреть на вещи через очки Витте. Между тем император и Витте испытывали друг к другу взаимную антипатию, и нелюбовь последнего к своему монарху настолько повлияла на его суждения, что в его глазах император выглядит полным ничтожеством. Диллон, следуя за Витте, не находит для императора ни одного доброго слова. Он награждает его всякого рода оскорбительными эпитетами, приписывает ему недостойные мотивы и обвиняет его в двуличии. Его инициатива по созыву Гаагской мирной конференции в 1898 году представляется как желание обмануть австрийское правительство и позволить российскому военному министру притупить бдительность своего австрийского коллеги. Допуская, что император непреднамеренно втянул Россию в гибельную войну с Японией, Диллон намекает, что у него была финансовая заинтересованность в планах Безобразова по расширению политического и экономического влияния на Дальнем Востоке. Трудно понять, почему император доверился советам таких людей, как Безобразов и Абаза, и даже позволил им руководить ходом переговоров по вопросу лесных концессий на Ялу, которые стали непосредственной причиной окончательного разрыва. Однако император лично был настолько непритязательным, что у него никак не могло возникнуть соблазна увеличить свои и без того огромные доходы участием в таком предприятии. Остается неясным, почему он доверился беспринципным авантюристам, убедившим его, что твердая, бескомпромиссная позиция необходима для предотвращения войны.
В качестве примера вероломства императора граф Витте, а за ним и Диллон приводят секретный договор, подписанный им и императором Вильгельмом в мая 1905 года на острове Бьёрке близ Выборга, который они рассматривают как предательство интересов Франции. По условиям этого договора два императора должны были прийти на помощь друг другу со всеми сухопутными и морскими силами в случае, если кто-либо из них подвергнется нападению другой европейской державы. Оно должно было вступить в силу после заключения мира между Россией и Японией, и император Николай II собирался после этого пригласить Францию присоединиться и поставить свою подпись под соглашением. Этой последней оговорки самой по себе достаточно, чтобы показать, что договор не был направлен против Франции. Он был, как убедительно доказывает в своих воспоминаниях Извольский, направлен против Великобритании. Император Вильгельм многие месяцы пытался убедить царя образовать континентальную лигу против Великобритании, но последний (в ноябре 1904 года) возражал, что подобного рода договор должен быть передан на рассмотрение Франции прежде, чем он сможет его подписать. В ответ на это, император Вильгельм заявлял, что Франция не станет предпринимать ничего, что бы вынудило Великобританию к сохранению мира, если не поставить ее перед fait accompli (свершившийся факт – фр.) подписания договора. Поскольку этих аргументов оказалось недостаточно, чтобы переубедить императора, этот вопрос был на время оставлен. Однако следующим летом кайзер твердо решил проверить, чего можно добиться с помощью личного убеждения.
Когда император Николай II путешествовал со своей семьей на яхте «Полярная звезда» в финских водах, император Вильгельм предложил присоединиться к нему на своей собственной яхте и нанести неожиданный визит. Он настаивал, чтобы о намеченном визите никому не говорили, поскольку опасался, что министр иностранных дел граф Ламздорф будет вызван из Санкт-Петербурга, чтобы присутствовать на этой встрече. Император Вильгельм прибыл на Бьёрке 23 июля с текстом договора в кармане. Он пробыл там три дня, и, когда, после завтрака на борту его яхты «Гогенцоллерн», ему оставалось всего несколько минут до отъезда, Вильгельм сумел убедить императора Николая II поставить свою подпись на этом договоре. Он также настоял, чтобы договор контрасигновали господин фон Чирски-Бёгендорф, занимающий высокий пост в германском министерстве иностранных дел (впоследствии он стал послом в Вене), и адмирал Бирилев, российский морской министр, присутствующий в тот момент на борту «Полярной звезды». Последний ничего не знал о характере документа, который ему пришлось контрасигновать. Как указывает Извольский, в момент подписания этого договора Великобритания и Россия были почти открытыми врагами, и со стороны императора было совершенно оправданно заключить договор, направленный против союзника Японии. В то же время он ни в коем случае не желал предавать интересы Франции. Он с самого начала желал узнать ее мнение прежде, чем брать на себя какие-либо обязательства, но, обладая властным характером, кайзер преодолел его сопротивление и заставил против воли подписать договор, не заручившись до того согласием Франции. Он попал в ловушку, расставленную перед ним императором Вильгельмом. Последний, представляясь нашим другом, на самом деле, как обычно вероломно, пытался сформировать коалицию, направленную против нас, коалицию, в которую он намеревался втянуть Францию, поставив ее перед угрозой российско-германского союза.
Осознав, что совершил ошибку, император Николай II по возвращении в Санкт-Петербург посоветовался с графом Ламздорфом. Последнему не составило труда убедить его величество предпринять незамедлительные шаги для аннулирования этого договора, и с этой целью в Берлине было сделано представление, что договор, не контрасигнованный министром иностранных дел России, должен считаться недействительным. Поскольку эти представления не достигли цели, император Николай II послал письмо кайзеру Вильгельму с объяснением, что реализовать положения договора не удастся, так как присоединение Франции неосуществимо. Хотя кайзер, по-видимому, не признал договор недействительным, инцидент был полностью исчерпан в 1907 году, когда Извольский, накануне встречи двух императоров в Свинемюнде, уведомил германского канцлера, что император Николай II считает договор в Бьёрке окончательно отмененным и не станет слушать никаких аргументов в пользу его возобновления.
Тот факт, что император Николай II до последней минуты поддерживал в министрах, которых собирался уволить в отставку, уверенность, что они по-прежнему пользуются у него доверием, также приводится критиками его величества как доказательство его двуличия. Давая им аудиенцию, которая должна была стать последней, он никак не показывал, что собирается с ними расстаться. Они покидали его и возвращались в свои министерства, совершенно не подозревая, что в следующие двадцать четыре часа они получат от его величества письмо с уведомлением о том, что освобождены от своих обязанностей. Большинству из нас неприятно предупреждать прислугу об увольнении, и император испытывал те же чувства. Он не был намеренно вероломным, но предпочитал изложить в письме то, что не имел морального мужества сказать им в лицо, особенно когда, как в случае с Сазоновым, он действовал под влиянием императрицы.