Моя нечаянная радость
Шрифт:
– Нет, – еле усмехнулся он с трудом, – дома сижу, на обувной тумбочке в прихожей.
– Точно дома? – подозрительно переспросила Майя.
– Точно-точно, – заверил Матвей, начиная понемногу улыбаться этому ее тону допрашивающей жены. – Почему ты спросила?
– У тебя такой голос, – пояснила Майка, – как будто ты отбивная, которую долго били, а теперь оставили немного отлежаться перед жаркой, – и с настоящей тревогой поинтересовалась: – У тебя там что-то случилось? Полет трудный?
– Нормально, – не мог перестать улыбаться он.
– Понятно, – выдохнула она с большим значением. – Значит, геройствовал. – И с тревогой в голосе уточнила: – Все хоть в порядке?
– В порядке, нормально, – в третий раз повторил Матвей и даже кивнул, забыв, что она его не видит.
– Понятно, – снова повторила Майя и отчитала: – Батардин, ты там поберег бы себя, что ли. Как правило, только песни и былины про героев хорошие складывают, а сами они все плохо заканчивают.
– Поберегу, – все улыбался он, не заметив, как тихо вышел из кухни Петр Федорович, остановился в коридоре и слушал его разговор. – С завтрашнего дня в отпуск отправлюсь.
– Вот и правильно, – поддержала хорошую инициативу Майя. – И куда-нибудь на моря рвани, в теплые страны к солнцу, фруктам и загорелым барышням.
– Классный совет, – согласился Батардин, поднял голову, заметил отца и кивнул ему. – А у тебя как дела?
– Все в порядке. Работаю, – как о достижениях отрапортовала Майка.
– Это хорошо, – похвалил он и почувствовал, что последние силы, даже произносить слова, улетучились, принялся прощаться: – Ладно, Весна, рад был тебя услышать. Пока.
– Пока, – несколько удивленно попрощалась и она и неожиданно спросила: – Матвей, а ты чего звонил?
Он помолчал, пытаясь сообразить, что ответить, и сказал как есть:
– Хотел тебя услышать.
– Помогло?
– Да, – покачал головой он. – Определенно.
– Батардин, – усмехнулась девушка, – иди-ка ты, действительно, в отпуск. Многие, кто побывал, утверждают, что помогает при сильном стрессе. А у тебя он определенно крутой, раз тебя начало успокаивать общение со мной. – Усмехнулась и попрощалась почти весело: – Пока!
– Пока, – улыбнулся снова он и нажал отбой.
– Это кто? – с нескрываемым любопытством спросил Петр Федорович.
Матвей вздохнул глубоко от усталости, улыбнулся и ответил:
– Жена.
К концу декабря, в самые последние дни перед праздником, Майя уже совершенно точно знала, что серьезно больна.
У нее что-то случилось с желудком, или кишечником, или обоими сразу. Если она забывала поесть, увлекаясь работой, то не просто тянуло и болело в желудке, а сразу начинало сильно и неприятно подташнивать и, чтобы избежать этих симптомов, Майке пришлось постоянно что-то жевать и носить с собой еду в контейнерах, чего она раньше никогда не делала.
От этих постоянных перекусов она поправилась, появилась странная слабость, быстро начала уставала и уже с трудом занималась фитнесом, постепенно сокращая и время занятий, и нагрузку. Но и это еще не все! Больше всего ее пугало, что организм принимал не всякую еду – если что-то из пищи по каким-то только ему понятным критериям ему не нравилось, Майю начинало сильно мутить, и в животе все скручивалось и переворачивалось.
Сон нарушился, спать стало неудобно – ляжет не так как-то, и в животе все болит и отдает болью куда-то в спину. Пристроится поудобней, только заснет, перевернется во сне – и резкая боль.
Она понимала, что надо было пойти к врачу при первых же признаках заболевания, но все надеялась, что пройдет, списывая на тот самый стресс, а становилось только хуже. Взвесив все, Майя решила, что нечего расстраивать себя и родных перед самым Новым годом, вот отметят праздник, родители уедут в отпуск, а она сходит спокойно к врачу и узнает, что с ней.
Но Майка предполагала самое страшное – что у нее рак. Она даже опухоль чувствовала и боялась этого ужасно. Вот так.
И практически каждый день вспоминала ту женщину на катере, которая рассказывала, как ее уговаривали родные провериться у доктора, а она не могла хозяйство и огород бросить и получила рак третьей степени. А еще Валентин Семенович на ум приходил, который утверждал, что во всех своих страданиях человек виноват сам и приводил в пример ее собеседницу, которая, осознанно запустив свою болезнь, едет теперь за чудом к Никону, за «таблеткой», которая сразу спасет.
А Майка напоминала, что Старец Никон велел приезжать на следующий год, и думала, успокаивая себя, – значит, она точно к лету не умрет, раз он этого не увидел, и верила, что он ей обязательно поможет. Может, он потому Майю и позвал, что видел заранее ее болезнь? – с надеждой предполагала она.
А, когда обдумывала эту версию, то все сильнее убеждалась в ее верности – даже то, что он велел привезти «нечаянную радость». В их семье давно хранилась и передавалась по наследству небольшая икона «нечаянной радости», не такая уж историческая ценность – девятнадцатый век, но к ней всегда обращались, особенно тогда, когда заболевали, вроде как она помогала всем предкам излечиваться. Майя даже перенесла ее в свою комнату и теперь читала перед сном молитву, обращаясь к Богородице.
И вздыхала, понимая, что она тоже за «таблеткой» и чудом.
Что она точно такая, как та женщина с катера, затянувшая с походом к доктору, и что она точно так же, как все люди, надеется не на докторов, а на чудо. На Старца Никона.
Абсолютно такая же, как все!
К врачу страшно! Страшно услышать подтверждение подозрений и ужасный диагноз, страшно расстаться с надеждой, что само пройдет и все это ерунда, страшно стать официально больным и проходить немыслимые процедуры, и бороться всячески за жизнь!
Куда проще – чудо!
Она вздыхала, думая об этом каждый день, осторожно экспериментировала с организмом, по чуть-чуть пробуя всякие продукты и блюда и прислушиваясь – примет или нет. Часто не принимал.
Она бы и пошла раньше к доктору, честное слово, Майя Львовна не из тех людей, что прячут голову под одеяло со страху, скорее она деятель, просто обострение болезни и ухудшение самочувствия произошло как-то очень быстро, буквально за несколько дней, ну пару недель, не больше. Да, накапливалось понемногу, приходили новые симптомы, но все было терпимо, в пределах «неважно себя чувствую», а иногда так и вовсе хорошо, хоть прыгай. Она даже таблеток никаких не пила, потому что ничего вот так прямо непереносимо и остро не болело!