Моя нелюбимая девочка

Султан Лия

– Ах вот оно чё Михалыч! И ты подумал, что раз я тебя любила, то буду всю жизнь ждуном, пока тебе не надоест трахаться без обязательств направо и налево? Так фигушки!
– кручу дулей у его носа.
– Даже у любви есть срок, Аслан. А я жить хочу, как все нормальные люди. Хочу, чтобы меня на свидания приглашали, цветы, конфетки и прочую фигню дарили. Хочу чтоб провожали до дома, спокойной ночи желали и представь себе да, поцеловали на прощание! Я хочу всего того, чего у нас с тобой не было. И винить-то даже тебя не могу, потому что сама на все согласилась.

А теперь дай мне строить свою жизнь так, как я хочу. Без тебя.

Поворачиваю к подъезду, но он не дает мне уйти, хватает за запястье и, вновь притянув к себе, жадно нападает на губы. Целует яростно, нетерпеливо и вместе с тем преступно потрясающе. Я должна оттолкнуть его, должна все это прекратить, но мое серое вещество машет ручкой и вылетает из черепной коробки. Красный флаг - белый флаг. Я снова плавлюсь в его мускулистых, сильных руках и надо что-то срочно сделать, чтобы развеять чары.

*Фраза, ставшая известным мемом, взята из популярного сериала “Слово пацана”

Глава 28. Во имя любви

Ирада

Когда из груди вырывается сладостный стон от голодного поцелуя Аслана, а его руки, проскользнув по спине, ложатся на мои обтянутые плотной джинсой ягодицы, я понимаю, что пора остановиться. Очнувшись и открыв глаза, кладу ладони на его грудь и отталкиваюсь.

– Всё…хватит, -рвано дышу, но не кричу, а чувствую попеременно озноб и жар во всем теле.

– Ирада, - удерживая в объятиях, он нежно целует в лоб, а для меня это сродни приставленному к коже пистолету. Нажмет на курок - и я погибну в его умелых, любимых, жестоких руках.
– Я сделаю все, чтобы ты мне поверила.

– Аслан…не надо. Не делай мне снова больно, потому что только отболело, - тут же прикусываю язык, понимая, что проговорилась.

– Ирад, дай мне шанс. Всего один. Я докажу тебе, что изменился, - я чувствую искренность в его словах, но смертельно боюсь входить в одну и ту же реку дважды.

Поджав нижнюю губу и раздувая ноздри, чтобы удержать поток слез, мотаю головой. Не могу я поверить, что он ее не любит. Не могу забыть слова Милы о том, что он часто менял женщин, похожих на Зару. И Зару я тоже не могу забыть, хоть она и ни в чем не виновата.

– Нет. Уезжай, - поворачиваю голову и снова пытаюсь вырваться, но Аслан не пускает.

– Я люблю тебя, маленькая, - кончиком носа ведет по виску и шепчет как истинный змий-искуситель. Его признание меня и убивает, и воскрешает. Я так мечтала это услышать от него, а теперь и верю и не верю, боюсь и не доверю.

– Так не бывает, - у меня все же получается вырваться и не глядя на него, уверенно шагаю к двери, снова вытаскиваю ключи из сумки и прикладываю магнит к домофону.

– С блока меня вытащи. Номер тот же, - требовательно говорит в спину.

Ничего не отвечаю, скрываюсь в подъезде и, прислонившись к холодному железу, тихо плачу от обиды.

– Ирадка, чего хнычешь?
– открыв глаза, вижу на площадке первого этажа

бабу Пашу в ее любимом платье-халате в мелкий цветочек. Она живет в этом доме дольше, чем я на белом свете. И с мамой моей всегда дружила, и как мне потом рассказала Сабина, на похоронах была несмотря на преклонный возраст.

– Ой, баба Паш, плохо мне, - смотря на тусклую лампочку на потолке, выдавливаю я.

– Ну весь подъезд теперь в курсе, как тебе плохо, - держась за поручень, она медленно преодолевает пять ступенек до двери.

– Что так было слышно?
– потерев кончик носа, спрашиваю у нее.

– До четвертого этажа точно. Вы бы хоть отошли подальше.

– Я не подумала.

– Не подумала она, - цокает Павла Юрьевна.
– Такой “Санта-Барбары” подъезд еще не видел.

– Что такое “Санта-Барбара”?
– непонимающе моргаю.

– Сериал такой. В 90-е крутили.

– Аааа, - тяну я, вытирая слезы ладонью.

– Давай ко мне, - машет рукой и поворачивается. В восемьдесят она очень энергичная, временами ворчливая, но свой близкий круг соседей любит от души. Я с детства ждала, когда она нам Кулич и разноцветные яйца принесет, и все время спрашивала маму, почему же мы их не красим. И однажды баба Паша позвала меня к себе, чтобы я с ее внуками яйца на Пасху покрасила.

– Баб Паш, поздно. У меня там собака.

– Подождет твоя собака. Пошли, расскажешь.

Спорить с бабой Пашей бесполезно, поэтому понурив голову, плетусь за ней. А у нее как всегда идеально чисто и вкусно пахнет.

– Руки мой, на кухню иди, - приказывает она.

Выйдя из туалета, иду на запахи. Бабуля стоит ко мне спиной и заваривает чай в старый, но до блеска чистый чайник в красный горошек. На столе - тарелки с цветами явно из советской эпохи. На одной - жареные пирожки, на другой печенье. В хрустальной вазочке конфеты “Красная шапочка” и “Мишка косолапый”. Мои любимые.

– Внучка сегодня правнуков привозила, - объясняет она, когда я сажусь за стол.

– Повезло правнукам, - откусываю хрустящий горячий пирожок с капустой.
– Мммм, баб Паш, я душу дьяволу готова продать.

– Побойся Бога, Ирада, - она начинает быстро креститься и садится напротив.
– Ну что, рассказывай. Обидел тебя?

Прожевав и проглотив кусок, запиваю все горячим чаем.

– Да как сказать?
– пожимаю плечами и вкратце рассказываю ей нашу с Асланом историю. Видимо, мне просто захотелось выговориться кому-то, а баба Паша удачно попалась под руку.

– Эх, Ирада, а то ты не знаешь, что от тесного контакта с мужчиной женщина получает либо три напасти сразу, либо одну из трех, - вздохнув, говорит она после моей истории.

– Какие?

– Разбитое сердце, ребенка или инфекцию, - буднично заявляет она, а я давлюсь большим куском и начинаю кашлять. Из глаз брызжут слезы, а бабулька, не моргнув глазом, хлопает меня по спине.

– Баб Паш, вы чего?
– спрашиваю с наездом, отдышавшись.
– Каким боком ребенок - напасть?

– Это к слову, - отмахивается она.