Моя ненормальная

Кинкейд Алексия

Только я…Моё счастье в моих руках…но не в моей постели…

Ещё не коснувшись кожи, ощущаю еле заметный разряд. Бьёт импульсом в самый центр, а оттуда летит по венам прямо в сердце. Прикасаюсь к ладошке и, кажется, сливаемся кожей…Вокруг всё горит жарким пламенем. Сцепляемся, проживаем этот момент катастрофически долго. Настолько, что мышцы немеют, но жар, между нами, не проходит.

— Что ты чувствуешь? — выталкиваю хрипло, от больного возбуждения голос проседает.

— Мне хорошо и…

— …страшно, — заканчиваю за неё.

— Нет, —

спешит огорошить меня и я впервые жалею, что не вижу её лица. — Сейчас я не боюсь, Жень. Дай…вторую руку…

Взлетающий мозг на облаке эндорфинов, забывает о том, что можно же потрогать вторую руку также долго и со вкусом, как и первую. Растекается серое вещество по черепной коробке и просто покорно поднимаю руку.

Ловлю сходу её кисть в захват. Нежно. Осторожно. В диком испуге, что сбежит испугавшись и одновременно в восторге…

Сплетаю пальцы и громко выдыхаю. Не знаю кого из нас сейчас расшатывает больше. Её — от новизны ощущений, или меня — от тесного контакта и доверия. Это очередной шажочек в сторону счастья и в тоже время огромный прыжок.

— Знаешь, что чувствую я, — закрываю глаза, хотя и так нихрена не видно. Просто так легче.

— Что? — спокойно спрашивает.

— Я чувствую спокойную вибрацию по телу и заряд охренительной энергии. Её получаю от тебя, будто соприкасаюсь с солнечной батарейкой. Ты напитываешь меня, Ада, заставляешь чувствовать то, что раньше я считал верхом кретинизма. Каждое прикосновение к тебе это как покорение Эвереста, столько же труда, чтобы не сорваться и столько же счастья.

— Ох, — выдыхает, обдаёт меня горячим воздухом.

— Прости меня, моя королева, — говорю и опускаю голову. Чёрт! Я дебил. Я конченый придурок, но то что я решил, возможно на эмоциях, всё равно считаю правильным.

— За что?

— По кусочку за раз уже не работает, — я думал она отшатнётся после моих слов, но она молчит, не двигается. — Мне надо больше. И дело не в сексе…Просто, я понял сегодня, что словил неимоверный кайф от тактильных ощущений. Поэтому мы будем возвращаться к жизни в ускоренном темпе.

— Это…как?

— Я записал тебя к психологу…

— Что? — вздрагивает, но руки не убирает.

— Спокойно, она тоже…хороший специалист, — исправляюсь на ходу. Мне понадобилось сделать только один звонок матери и лучший психолог сам меня набрал. — Если ты не против, то завтра у тебя будет первая встреча. Там…ты вообще можешь просто молчать, можешь ничего ей не рассказывать, но ты просто ходи к ней, я тебя очень прошу.

Тяжело вздыхает.

— Хорошо, — соглашается неожиданно. — Ради тебя.

— Спасибо.

— Идём, а то нас потеряли.

— Конечно, — выходим жмурясь от яркого света.

Осознанно умалчиваю то, что задумал ещё. Это ей знать необязательно иначе начнёт нервничать, думать, а мне нужны эмоции и чувства. Натуральные, живые. Те, что были на каруселях.

Ипповенция

— Присаживайтесь, Адамина. Меня зовут Кристина.

— Ада.

— Вам не нравится ваше имя?

— Мне

не нравится полное, сокращённое лучше, — усаживаюсь в мягкое кресло.

Что я тут делаю? Точно. Я прорабатываю свои заскоки, ради Жени. Если он считает, что стоит, то мне не сложно. Посижу тихонечко в креслице и дальше пойду самостоятельно вытравливать всё то дерьмо, что живёт во мне.

— Можно на «ты»? — пожимаю плечами. Мне всё равно, как эта девушка будет ко мне обращаться. — Ада, я не обычный психолог. И если бы не Марина, мама Жени, я бы тебя не взяла. Но, по её просьбе мы с тобой будем работать над твоей проблемой. Но не в стандартном варианте.

Отвожу взгляд. Фыркаю мысленно. Тоже мне спасительница нашлась.

Внутри включается та часть меня, которую изуродовал Самсонов. Когда рядом нет Евгения, меня будто отбрасывает обратно, на тысячу шагов назад и всё то светлое, что он откопал во мне покрывается заново мраком.

— Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, — врезается в мои мысли и я скривившись поворачиваю к ней.

— Ой ли, — скептично разглядываю девушку. Молодая, чуть старше Жени. Красивая блондинка, но по цепкому хищному взгляду сразу понимаю не дура. — Не уж то вы со мной пережили тот ужас? В подвале сидели? Насилию подвергались? Не смеши меня, знает она.

Выплёвываю по большей части со злостью и призрением. В конце перехожу на ты не отдавая себе отчёт. Что так задело меня не знаю, но внутри будто что-то взорвалось от её спокойного и ласкового взгляда. Как она может знать? Что понимать? Это даже не простое бытовое насилие, это долгосрочное, пыточное подавление, как морально, так и физически.

Что со мной вдруг произошло даже себе ответить не могу, но всё дерьмо как-то резко полилось из меня, в брезгливо-пренебрежительном тоне. В конце конечно же понимаю, что перегнула, но психолог на мой выпал скалится какой-то странной улыбкой и я решаю не извиняться.

— Знаю, — повторяет настырно, а дальше рассказывает свою историю ужасов. — Я четыре года находилась в рабстве. Будучи студенткой, я поехала по программе обмена и попала в рабство к одному влиятельному человеку. Первый год он просто насиловал меня с завидным постоянством, на второй я поняла, что мне не сбежать и решила подстроиться. Получалось плохо, но лучше так, чем всё время залечивать синяки и раны. В какой-то момент я даже подумала, что влюбилась в него. Слышала о таком синдроме?

— Да, — отвечаю тихо. Пораженная до глубины души её рассказом, ловлю каждое слово.

— А на четвертый год мне всё-таки удалось. — печально хмыкает и горько улыбается. Нет в ней радости. Я помню это выражение лица, ещё месяц назад я так же улыбалась. — То ли он насытился мной, то ли поверил в мои чувства, то ли беременность, но…он стал меня выпускать. И я сбежала. Домой, в Россию.

— И как вы…ты? — мне не жалко её, рассказ во мне вообще кроме ступора и интереса, ничего не вызывает. Жалость…её чувствовать в такой ситуации вообще не хочется. Поддержку, да! Жалость — нет!