Моя Оборона! Лихие 90-е. Том 4
Шрифт:
— По всем законом логики его нужно убить, — сказал я холодно.
— Ты хочешь прикончить Мирона? — Хмуро спросил Степаныч.
— Нет, не хочу. Но это будет самым верным решением проблемы. Посуди сам: если его просто отпустить, он сдаст нас мясуховским с потрохами. Тогда нам всем конец. Горелый будет мстить, и за своих дружков, и за деньги. Сразу догадается, кто их взял. Отвезти его в полицию? Во-первых, не факт, что его не отмажут. А во-вторых, он может много что рассказать в милиции. Много такого, что их внимание надолго обратится на Оборону. Сам понимаешь, чем это может грозить.
— Понимаю, — ответил понуро старик. — Убьешь?
— Еще не знаю. Сначала хочу поговорить с ним. Узнать, как он настроен.
— Зачем? И так понятно, как он настроен, — вопросительно посмотрел на меня Степаныч. — Хочет выжить, свалить, и желательно, прикончить нас в отместку.
— То, что хочет выжить, может сыграть нам на руку, — задумчиво произнес я.
— О чем ты?
— Потом. Поймешь все на месте. Есть у меня кое-какие мысли по поводу Мирона. Но о них позже.
— Ладно, Витя, — вздохнул Степаныч. — Я знаю, что ты примешь правильное решение. И каким бы оно ни было, мы с мужиками его поддержим.
— Спасибо, Степаныч, — сказал я, не отрываясь от руля.
Наш пассат прохрустел по гравию дороги. На перекрестке я завернул машину вправо.
На короткой, дальней улице поселка, почти рядом с бегущей тут железной дорогой, было совсем немного домишек. На отшибе, перемежаемые поросшими бурьяном и порослью молодой акации пустырями, стояли две заброшенные хатенки. По другую сторону последним домом была дача Степанова. Деревянный дом, крашенный давно облупившейся синей краской, серел вдали шиферной крышей. Спереди отделял его от дороги железный зеленый забор, по бокам — сетка рабица.
Мы подкатили к дому, поставили машину перед забором, на некошеной земле.
— Замок на месте, — сказал Степаныч, осмотрев навесной замок, сковывающий калитку и заборный столб толстой цепью.
— Думаешь, собирается свалить? Ну пусть попробует.
— Глаза у него злобные, — покачал головой Степаныч, потом вздохнул. — Смотрит постоянно на нас, как будто мы ему не еду, а говно на подносе приносим.
Я хмыкнул.
Мы вошли в неухоженный двор, потом на крыльцо. Тут, на входной двери, тоже висел замок. Степаныч отпер его маленьким ключиком, снял.
Внутри дачи было пусто. Мебели тут почти не осталось, и в широкой кухне, занимавшей почти всю заднюю часть дома, с порога виднелся большой деревянный стол. В общей пустоте он очень выделялся, выглядел как-то инородно.
Мы прошли на кухню. Я помог Степанычу отставить стол к стене. Потом старик принялся искать в деревянном полу зазор. Нащупав, подковырнул доски, освободив нишу.
— Помоги-ка, — сказал он, указывая на веревочные петли большого дубового люка.
Я бросил сумку с простой снедью: консервы, хлеб, бутылка воды. Отодвинул ее ногой в сторону.
Степаныч к тому времени уже открыл засовы, которые представляли из себя толстую, гнутую арматуру и железные петли, прикрученные к дереву шурупами. Вместе мы налегли и подняли тяжелый люк. Отставили в сторону.
— Это вы, язви вас! — Тут же раздалось из темных недр погреба. — Какого хера вы вырубили мне свет?!
— Сука, Фима… — Проворчал Степаныч. — Видать, выключатель не тот щелкнул.
— Хайло закрой, — зло крикнул я в темную пустоту.
Степаныч щелкнул нужным выключателем, и в погребе зажегся свет. Глубокая яма, выложенная грубой кирпичной кладкой, имела на дне земляной пол. Стены были пустые. Степаныч заранее освободил их от полок. На дне, в углу, на каких-то тряпках, сидел грязный Мирон. Бандит щурился, защищая глаза от света лампочки.
— Ну, здорова, Летов! — Зло крикнул он, глядя на меня снизу вверх. — Че, приехал меня прикончить?
— Я сказал, закрой хайло, — повторил я. — Иначе хрен тебе, а не жратва. Понял?
Нахмурившийся, было Мирон отвел взгляд. Сидя спиной к стенке, он скрестил руки, сунул кисти подмышки.
— Рано или поздно меня хватятся, Летов, — сказал Мирон. — Горелый быстрой поймет, что со мной случилось, и тогда тебе п#зда.
— Думаю, Горелому сейчас совсем не до тебя, — я улыбнулся.
— Да? Это еще почему? — Ехидно хмыкнул Мирон.
— Просто, когда ты сдал дату и место стрелки, я поехал туда и немного пострелял по твоим, скажем так, работодателям из снайперки. А твои ребята, не сообразив, че происходит, стали стреляться с армянами.
— Витя, ты че несешь?! — Полушепотом возмутился Степаныч. — Зачем ты ему все…
Он не закончил. Я жестом попросил Степаныча молчать.
— Горец и Вова Меньшой погибли. Куча народу из мясуховских было убито или ранено. И спасибо за это, можно сказать, в том числе и тебе, Мирон.
Бандит выслушал все молча. Грязное лицо его было напряжено.
— П#здежь, — ответил он.
— Нахрена мне тебе врать?
— Я не знаю, — со злостью в голосе ответил Мирон.
— Я тоже, — пожал я плечами. — А вот рассказать тебе правду может быть даже полезным.
Мирон не ответил, опустил взгляд куда-то в керпичную стену.
— Думаю, теперь ты понимаешь, что будет, если мясуховские узнают, что именно ты сдал стрелку мне.
— Тебя прикончат, Летов, — ответил он сквозь сжатые зубы.
— Ну да. Только тебя тоже. Крыс никто не любит, Мирон. А учитывая нрав Горелого, я думаю, смерть у тебя будет очень неприятная.
Мирон молчал. Хотя он и пытался скрыть свои чувства, я понимал, что бандит пребывает в небольшом шоке.
— Зачем ты ему рассказал? — Прошептал Степаныч.
— Позже объясню, — шепнул в ответ я.
— И на черта ты мне все это рассказал, Летов? Че тебе от меня нужно?
— Знач так, — начал я. — Расклад у нас такой. Держать тебя тут мне немножко накладно, кушаешь ты много. Бензин на тебя тратить приходится. Потому надо что-то с тобой решать. И мы имеем три варианта. Первый — отпустить. Но тогда ты точно сообщишь Горелому о том, что стрельбу на стрелке устроил я. Если ты тупой, то сделаешь это лично, и Горелый быстро сложит два и два, ну а потом поймет, что здал их именно ты. Тогда тебе конец. Ну а если ты, скажем так, не очень тупой, то сообщишь Горелому как-то еще: напишешь, передашь через чужие руки. А это уже со всех сторон не очень хорошо для меня. Так что, как ты понимаешь, этот вариант отпадает.