Моя Оборона! Лихие 90-е. Том 4
Шрифт:
Мирон слушал, не перебивая. Он полусидел у стены в одной и той же позе, упер взгляд прямо перед собой.
— Второй вариант — прикончить тебя. Казалось бы, такой ход будет самым надежным, — продолжал я. — Никому ты больше ничего не расскажешь, по понятным причинам, а Горелый еще долго о тебе не вспомнит. У него сейчас много других проблем. Правда, и тут есть свои минусы: с телом придется возиться, грех на душу брать, это, уже не говоря о том, что УК РФ не советует гражданам России поступать с другими гражданами подобным образом.
— А третий? — Спросил Мирон, помолчав, и поднял на меня взгляд.
— Умирать не очень хочется, да? — Ответил я вопросом на вопрос.
— Да неплохо было бы еще чуть-чуть пожить, — проговорил Мирон, натянув кислую мину.
— Интересует третий вариант?
— Если только он тоже не предполагает мою смерть.
— Очень хорошо, — покивал я. — Степаныч?
— М-м-м? — Старик обратил ко мне свое лицо. Удивленно задрал пушистые брови.
— Где тут твоя лестница? Хотелось бы перетереть с Мироном лицом к лицу.
Глава 13
— Ты че, Витя, — удивился Степаныч, — хочешь его выпустить? Просто достать из ямы и все?
— Хочу. Принеси, пожалуйста, лестницу.
— А если он… — Шепнул мне Степаныч. — Ну, выкинет чего?
— Если что, — полушепотом ответил я и похлопал себя по куртке, в области внутреннего кармана.
Поняв, что я вооружен, Степаныч кивнул. Потом ушел на задний двор, через задний вход, к которому можно было попасть из кухни, сквозь небольшой прихожей тамбур.
— Че ты задумал, Летов? — Мирон поднял на меня чумазое лицо. — Че тебе надо от меня?
Волосы бандита, грязные, сбитые в сосульки, казались влажными в свете тускленькой лампочки.
— А ты че хочешь? — Кивнул я ему подбородком.
Мирон непонимающе покачал головой.
— Ты хочешь жить, и чтобы все было как раньше, — сказал я. — Хочешь вкусно жрать, весело бухать и лапать девчонок. Ну а в перерывах между всем этим, делать свои бандитские дела и получать свои бандитские деньги.
В глазах Мирона ни на каплю понимания не прибавилось. Плененный бандит все также недоумевал, чего я от него хочу. Он только смотрел на меня волком, да моргал глазенками.
Тут вернулся Степаныч. Он притащил замшелую старую лесенку, кустарно сколоченную из потемневших от времени досок.
— Че, опускать? — Спросил он.
— Да. Давай, я помогу.
Мы взяли лестницу, опустили ее в яму, поставили к выходу из подвала. Мирон наблюдал за всем этим по-настоящему обалдевшими глазами.
— Вылазь, — строго сказал я, стоя на краю ямы.
— Убивать повезете? — Хмуро спросил Мирон.
— Вылезь, сказал.
Мирон, угрюмый, словно полено, зашевелился, медленно встал. С трудом, на затекших ногах, он проковылял к лестнице, посмотрев на меня, опасливо положил руку на ступеньку. Я жестом приказал ему подниматься.
Бандит помедлил еще пару мгновений, потом все же полез, выбрался в кухню.
— Ну и воняет же от тебя, — поморщился Степаныч.
— Я б посмотрел на тебя, после нескольких дней в этой яме, да еще и с ведром вместо параши.
— Скажи спасибо, что Фима додумался поставить тебе это ведро, — заметил я холодно. — Давай без глупостей. Присядем вон. Есть на чем?
Степаныч покивал и пошел в соседнюю комнату. Я же показал Мирону наган, вытащенный когда-то у него из машины.
— Не дергайся, понял?
Не ответив, он ответ глаза.
Степаныч припер на кухню три самодельных табурета. Поставил за столом, и я пригласил бандита сесть на один из них. Тот робко подчинился. Остальные два заняли мы.
— Степаныч, ты говорил, у тебя есть самогон?
— Был где-то, — покивал тот. — Настойка на малине.
— Принесешь?
— Угу.
— Я не люблю на ягодах, — буркнул Мирон.
— Скажи спасибо, что тебе вообще наливают. Так что хлебать будешь, какой дают.
Степаныч притащил бутылку из-под армянского коньяка с содранной этикеткой. Внутри, в розоватой жидкости, плавали ягодки. Он поставил бутылку на стол, сел.
— Только стаканов нету, — сказал он. — Придется так. С горла прям.
— Ну ничего. Уж разок переживем, — хмыкнул я.
Мирон переменился в лице, глядя на самогон сквозь пухлое стекло бутылки. Я прекрасно понимал, о чем думал сейчас этот человек. Он был уверен, что мы пришли убить его. Что опоим настойкой до беспамятства, увезем на машине куда-нибудь подальше в лес. А потом я застрелю его из нагана, на краю специально вырытой ямы.
Тем не менее он решился. Схватил бутылку грязной рукой, дрожащими пальцами отвернул крышку, стал пить с горла.
— Не ужрись, — начал я, глядя, как быстро ходит кадык на горле бандита. — Мне надо, чтобы ты хотя бы чуть-чуть соображал.
Мирон оторвался от горлышка. Стукнул дном бутылки о стол. Утерся.
— Зачем? — Кривясь от алкогольного послевкусия, сказал он. — Если мне умирать, то хоть не на трезвую голову.
— Я не буду тебя убивать, — сказал я.
Мирон недоверчиво сощурил заблестевшие после настойки глаза.
— Думаю, что, возможно, мы сможем поработать с тобой.
— Как поработать?
— Как я уже сказал, тебе нужно, чтобы все в твоей жизни все стало как прежде. Так уж вышло, что если Горелый узнает о том, что ты сдал нам стрелку — он убьет тебя. Но и меня тоже. Так что мы с тобой в одной лодке. Можем поступить так: я отпущу тебя, ты вернешься к мясуховским. Набрешешь что-нибудь, что после встречи со мной несколько дней отлеживался. По голове сильно ударили. Ну а потом поведешь свою привычную жизнь бандита. За некоторым исключением. Добавим в нее, так сказать, шпионской романтики.