Моя плоть сладка (сборник)
Шрифт:
Бенколин поморщился.
— Ну, это не совсем... точно, мадемуазель. Нет, я бы этого не сказал.
В воздухе повисла какая-то неприятность. Я это ясно почувствовал.
— В вашей версии, мадемуазель, есть одна брешь,—> сказал Бенколин.— Гм... Даже две.
Девушка пожала плечами.
— Во-первых, мадемуазель, вы не можете назвать разумной причины, по которой убийца хотел пройти в клуб после убийства... Во-вторых, я просто знаю, что ваша версия неверна.
Он медленно встал. Мы замерли. Бенколин спокойно прошелся по комнате. Громко тикали часы.
— Вы говорили что-то насчет моей глупости, мадемуазель. Благодарю вас! Я действительно очень плохо начал работать. О, да! Только сегодня днем истина дошла до меня. Сам убийца дал мне ключи. Сам убийца дал мне возможность обо всем догадаться. Потому-то это самое странное в моей жизни преступление... Дурак! — Бенколин неожиданно расправил плечи. Шамон откинулся на спинку кресла. Мари Огюстен наклонилась вперед, продолжая сжимать руку отца.— Дурак! — повторил Бенколин.— Ты помнишь, Джефф, днем я говорил, что надо найти ювелира? Ну, так я это сделал. Выяснил, где он чинил часы.
— Какие часы?
Бенколин, казалось, удивился моему вопросу.
— Ну, ты же помнишь те крошечные осколки стекла, которые мы нашли в коридоре, не так ли? Они лежали возле стены...
Все молчали.
— Видите ли,— продолжал Бенколин,— почти невероятно, что убийца мог разбить стекло на своих часах, когда заколол Клодин Мартель... Да, это почти невероятно... Но это было неизбежно, потому что...
— Черт возьми! О чем вы говорите?
— Потому что,— задумчиво произнес Бенколин,— у полковника Мартеля всего одна рука.
Глава 18
Убийство как спортивная задача
Бенколин продолжал обычным тоном.
— Да, это он убил свою дочь. Я никогда не прощу себе, что был настолько глуп, что не сразу заметил это. Я знал, что она стояла спиной к стене. Я знал, что в таком узком месте убийца должен был удариться рукой об стену, когда наносил удар. Чего я не мог понять, это как он умудрился носить часы на той же руке, в которой держал нож.
Голос Бенколина доносился до меня откуда-то издалека. В голове у меня билась только, одна мысль, выраженная словами Бенколина: «Да, это он убил свою дочь». Я молча уставился в камин. Это утверждение было настолько нереальным, настолько невероятным, что вначале я даже не испытал никакого волнения. Все, о чем я мор вспомнить, — это мрачная библиотека с окнами, залитыми дождем. Я видел мужчину с лысой головой и пышными усами, его тяжелый взгляд.
Резкий возглас оборвал мои мысли. Я пришел в себя.
— Вы донимаете, о чем говорите? — воскликнул Шамон.
— Видите ли, — продолжал Бенколин,— любой человек носит часы на левой руке. Если, конечно, человек не левша. Если он левша, то носит часы на правой руке. Другими словами, часы находятся на руке, противоположной той, которой производят основные действия— пишут, держат ложку, вилку и... нож. Потому я и не мог понять, как человек мог носить часы на руке, в которой он держал нож. Но, конечно, когда у человека одна рука...
Слова Бенколина заставили нас подумать о полковнике Мартеле как об убийце. Все это казалось дурным сном. Шамон с безумным выражением лица схватил Бенколина за руку.
— Я спрашиваю,— прохрипел он,— я спрашиваю вас: это упражнение в красноречии или...
Бенколин очнулся от своей задумчивости.
— Да,— кивнул он,— да, вы имеете право знать это. Я сказал вам, что это было странное преступление. Странное, никакого мотива. Старый игрок дал нам возможность поломать голову. Он не был готов добровольно отдать себя в руки полиции. Но ключи к разгадке, он бросил нам прямо в лицо и, поскольку мы догадались и поняли его намек, он признаёт себя виновным.— Бенколин неторопливо сбросил руку Шамона.— Спокойнее, капитан! Вам не нужно действовать таким образом. Он уже признался во всем.
— Он... что?
— Я разговаривал с ним менее пятнадцати минут назад. Послушайте! Успокойтесь вы все и позвольте мне рассказать, как все это случилось.
Бенколин сел. Шамон тяжело дышал.
— Вы любите пускать пыль в глаза,— сказала Мари Огюстен. Она все еще держала отца за руку.— Разве это все было необходимо? Я думала, что вы хотите обвинить папу!
Старый Огюстен часто заморгал и облизнул губы.
— И я тоже,— признался я,— Весь этот разговор... Я только удивлялся рациональному отцовскому поведению. Это было невероятно! Но днем... я подумал, что это может быть правдой. И все-таки я ничего не понимаю. Вчера днем, когда ты был в плохом настроении, ты неожиданно сказал: «Если ее отец знал, если ее отец знал...» — Я снова вспомнил ту сцену.— Мне показалось, что ты говоришь о мадемуазель Огюстен.
Бенколин кивнул.
— Так и было, Джефф. Но эти размышления заставили меня подумать и о мадемуазель Мартель. И то, что эта мысль показалась мне невероятной, делает меня величайшим тупицей. Я снова повторяю тебе: я плохо провел это дело. Вчера ночью мадемуазель Огюстен могла сказать нам, кто убийца, она должна была видеть, как он вошел в музей. Но я... О, великий боже! Я был настолько глуп, что считал убийцу членом клуба, которого она защищает. Моя собственная нетерпимость заставила меня отказаться от других вопросов. Да любой полицейский сделал бы это лучше меня. Да, да, мадемуазель! Я пытался быть умным, а оказался дураком. Но я задам вам один вопрос.
Бенколин резко повернулся к нам.
— Граф де Мартель ростом около ста семидесяти пяти сантиметров, коренастый. У него лысая голова, большие усы песочного цвета, проницательные глаза под нависшими бровями, ходит он неестественно прямо. Одет старомодно, носит монокль на черной резинке. Вы не могли не заметить отсутствия руки. Он такой человек, что вы не могли бы не обратить на него внимания.
Мари Огюстен нахмурилась и тут же покраснела.
— Я хорошо помню его, мсье,— насмешливо сказала она,— Он купил билет поздно вечером... где-то после одиннадцати. Я не видела, как он выходил из музея, но дело не в этом. Я не могла бы не заметить... Это восхитительно! Я давно могла вам сказать. Но, как вы отметили, мсьё, боялась, что вы слишком коварны.
Бенколин наклонил голову.
— Наконец-то теперь я могу вам сказать...
— Мсье,— перебил его Шамон,— я утверждаю, что вы не знаете этого человека! Он... гордый, настоящий аристократ и...
— Я знаю его,— мрачно проговорил Бенколин.— Поэтому-то он и убил свою дочь. Вспомните историю Рима и проведите аналогию. Виргиния убила свою дочь, Брут отправил своего сына на плаху... Это Дьявольски гнусно... Не похоже на рациональных отцов. Вспомните легенды о римских отцах и спартанских матерях. Но здесь... Опустите немного лампу, мадемуазель, мои глаза...