Моя подруга – месть
Шрифт:
А они, как назло, оставались в бездействии…
Может быть, Пашка два раза в одном троллейбусе не воровал. Может, неудачная попытка вовсе отшибла охоту повторять. Так или иначе, он стоял, индифферентно глядя в окно, повиснув на поручне и похлопывая себя другой рукой по ляжке.
«А ведь он может выйти на любой остановке! И что мне делать потом?!»
План родился мгновенно. Сунув руку в сумку, Марьяна достала кошелек и, прижимая его к бедру, рьяно принялась пробираться к средней дверце, путь к которой лежал как раз мимо Пашки. Pядом с ним у Марьяны вполне естественно подвернулась нога. Толкнув Пахалова, она буркнула извинение, но через два шага остановилась и схватилась за сумку. Открытую, разумеется.
Нарочно охнув, чтобы стоящие рядом обратили на нее внимание, Марьяна принялась рыться в сумке, причитая:
– Кошелек! Где мой кошелек?
Очевидно, Пашка почуял неладное, потому что двинулся к задней площадке. И это было очень кстати, поскольку позволило Марьяне «обратить на него внимание» и заорать во всю мочь:
– Вот кошелек! Этот тип его только что бросил! Держи вора!
На сей раз голос повиновался, и звучал он столь безупречно-убедительно, что весь троллейбус скучился вокруг Марьяны и Пашки, отрезая последнему все пути к отступлению. Поднялся невероятный шум, разобрать можно было только истерические Пашкины выкрики:
– Это не я! Не брал я ее кошелька, вы что, одурели? Она его сама мне подсунула!
Пассажиры захохотали.
Достучались до водителя. Он остановил троллейбус и вошел в салон. Сокрушенно покачал головой, уяснив ситуацию, и Марьяна перехватила быстрые взгляды, которыми обменялись водитель и Пахалов.
– Bпрочем, если хотите, – миролюбиво обратился он к Марьяне, как к зачинщице, – я могу изменить маршрут на следующей развилке. Поедем по первому, минут через двадцать доберемся до отделения, сдадим ворюгу, а все дадут показания.
Настроение пассажиров переменилось как по волшебству. Тут каждый внезапно осознал суровую правду: никакой он не свидетель, потому что ничегошеньки не видел! Да, кошелек валялся на полу, кудрявая блондинка вопила, заморыш кричал: «Не я! Подсунули!..» Может быть, и правда – подсунули?!
И Марьяна поняла, что на ближайшей остановке Пашка шмыгнет прочь – и никакая сила не удержит его, никто не поможет Марьяне – кому охота связываться? И если прямо сейчас, вот сию же минуту небеса не пошлют ей на помощь своего ангела… «Папочка! – в отчаянии воззвала она из глубины души. – Это же тот гад, тот новогодний гад! Ну что же ты смотришь и ничего не делаешь?!»
– Эй, водила, садись за баранку, – сказал кто-то рядом с Марьяной, легко перекрывая голосом неодобрительный пассажирский гул. – Никуда не надо поворачивать. Я из милиции и все видел.
Водила досадливо пожал плечами и вернулся в кабину. Настроение пассажиров снова изменилось – теперь все сочувствовали Марьяне и сурово осуждали Пашку.
– Что-то я тебя там не видел, в милиции! – завякал Пашка, вновь обретая дар речи.
Марьянин спаситель усмехнулся:
– А ты что, парад наших войск принимал? – И, профессионально заломив Пашкину руку за спину, подтолкнул того к открывшейся дверце: – Шагай, приехали.
Марьяна, как во сне, потащилась следом. Чья-то честная рука сунула ей кошелек – напрочь забытый, он так и валялся на полу троллейбуса.
С остановки свернули в боковую улицу. И тут Пашка, с которого Марьяна не сводила глаз, несколько приободрился.
– Не пойду дальше, – уперся он. – Хоть бей, хоть стреляй – не пойду, пока не объясните, за каким чертом вы устроили эту комедию. Кошелька у чувихи-то я не брал, вы оба это знаете!
– Может быть, скажешь, и у того мужика в мятом пиджаке не тащил из кармана? – усмехнулась Марьяна.
Пашка заскрежетал зубами:
– А, тот, с газетой? Ну, у него не взять просто обидно было. Но если ты такая глазастая, то видела: троллейбус тормознул, и я добычу упустил. Так или не так?
– Так, – нехотя кивнула Марьяна.
– И потом стоял, как часовой у Мавзолея – руки по швам, так или не так? – продолжал Пашка.
– Так, так, – опять кивнула Марьяна.
– И тебя в упор не видел, сумку твою не трогал, портмонета не брал, так или не так?
– Та… – Марьяна осеклась. – Нет, не так!
– Врешь, сучка! – заорал Пашка. – Не знаю, кто ты и зачем все это устроила, но врешь, врешь, врешь!
– А, ты не знаешь, кто я? – вкрадчивым голосом проговорила Марьяна – и едва не засмеялась от счастья, что снова смотрит в эти бегающие крысиные глазки, но читает в них не злобное торжество, а страх. И в ее власти превратить этот страх в настоящий ужас.
Какое, оказывается, восхитительное чувство – освобожденная ярость! Пузырится, играет, пьянит, как бокал хорошего шампанского…
Шампанское! Вот именно – шампанское, из-за которого все началось.
– Не знаешь, да? Отлично знаешь!
– Да я тебя первый раз в жизни вижу, – пробормотал Пашка. – Небось такую хорошенькую не забыл бы.
Это он улестить ее старается, с изумлением поняла Марьяна. А в ту ночь так сладенько не пел. «Блядешка, вот как мужиков заманиваешь, дешевка!» А теперь – хорошенькая?!
– Забыл! – взвизгнула Марьяна. – Ничего, сейчас вспомнишь!
Она сделала нетерпеливый жест, и посланник небес, все еще не выпускавший Пашкину заломленную руку, послушно втащил жертву в какой-то дворик, окруженный с трех сторон заколоченными на слом домами. К тому же дворик так зарос травой, что было ясно: он не проходной и вероятность того, что сюда в ближайшее время кто-то заглянет, очень невелика.
Идеальное место для расправы…
И Пашка, похоже, это понял, потому что лицо его побледнело.
– Ты не мент, – пролепетал он побелевшими губами, оборачиваясь к тому, кто так неумолимо держал его. – Не мент!
– Разумеется, нет, – фыркнула Марьяна. – Это…
Она хотела сказать «ангел», но решила не отвлекать Пашкино внимание всякой мистической чепухой.
– Да ты не на него смотри, ты на меня смотри!
Пашка поглядел на нее, свел свои пегие бровки – напрягся, стало быть.