Моя прекрасная повариха

Петровичева Лариса

Лицо Фьярви на глазах приходило в норму. Утекала опухоль, уходила краснота, вот вместо щелочек появились глаза Фьярви, потемневшие и усталые, и он негромко, но отчетливо произнес:

– Спасибо, Глория…

Кажется, пришла пора вздохнуть с облегчением. Дархан заулыбался, провел ладонью по лбу и воскликнул:

– Кажется, у наших докторишек появился конкурент!

Глория испуганно посмотрела на меня.

– Мамочка, я сама не знаю, как это вышло. Я просто хотела помочь дяде Фьярви!

Теперь Фьярви выглядел так же, как

и всегда, словно ничего не случилось. Он сел, провел ладонями по щекам и сказал:

– Спасибо, детка. Ты сама не знаешь, что ты для меня сделала.

Фьярви

Я прекрасно понимал, что стопка апельсинового ликера раздует меня еще сильнее, чем Нар и Очир лягушку на соломинке – но мысль о том, что Азора будет заботиться обо мне всю ночь, помогла отогнать дурные мысли. Гномы все способны вытерпеть – особенно если впереди перспектива сблизиться с самой прекрасной женщиной в мире.

И все шло хорошо! Меня вполне предсказуемо разнесло во все стороны, после укола лекарства Дархан поволок меня домой и сквозь полубеспамятство я чувствовал, как тонкие пальцы Азоры расстегивают мой сюртук и рубашку, и натурально млел, представляя, что еще немного, и наши семейные дела пойдут уже совсем по-другому – и через год у нас уже будет сын. Назову его Конрадом, в честь моего прадеда. Конрад Фьярвиссон Палевеллин, отлично звучит.

Но потом прибежала Глория, пожалела всем сердцем страдающего дядю Фьярви и все испортила. Расфеячила мне всю малину, как сказал бы гранд-майор Сардан. Через несколько минут я был здоров и чувствовал себя полным дураком.

Мы распрощались с Дарханом – орк смотрел с искренним сочувствием, и только я знал, что он жалеет меня за рухнувшие планы.

– Дядя Фьярви, все точно хорошо? – Глория спрашивала об этом, кажется, в сотый раз. Я улыбнулся, погладил ее по кудрявой голове.

– Все хорошо, детка, спасибо тебе. Ты меня в самом деле спасла.

В огромных глазах Глории плескалась радость вперемешку со страхом.

– Я очень за вас испугалась, – призналась она.

– И я тоже испугался, – сказал я. – Если бы не ты, то все могло бы кончиться плохо.

Если бы не Глория, Азора сидела бы всю ночь рядом со мной, подавая лекарства и меняя холодную повязку на раскрасневшейся от жара голове – и стала бы жалеть меня, и мы бы сблизились. Но кажется, пока мне лучше забыть о Конраде Фьярвиссоне.

Азора отправилась укладывать Глорию – я тем временем переоделся в пижаму, лег на диван и, когда она вернулась, сделал вид, что сплю, даже похрапывать начал. Хотя какой уж тут может быть сон, когда совсем рядом с тобой находится твой идеал, твоя законная супруга – и к ней невозможно прикоснуться, потому что данное слово это не пустяк.

– В «Большом зеркале» статья о Келлемане, – негромко сказала Азора – она поняла, что я не сплю. Я вздохнул, сел на диване и ответил:

– Да, я видел. Бургомистр поэтому и заехал – ему понравилось.

Люди уже едут в Келлеман и везут сюда деньги.

Она тоже села – в полумраке ее силуэт казался нарисованным.

– Те орки сказали, что приедут через неделю с родней. Я уже заказала дополнительную партию баклажанов, – в голосе Азоры звучала улыбка. На сердце стало теплее. Я подумал, что, может быть, нет ничего страшного в том, что у нас не будет настоящего супружества. Мы друзья, мы соратники, мы вместе тянем лямку жизни. Может, этого достаточно?

– Как думаешь, может, все-таки купить соседнее здание? – спросил я. – Сделать между ним и первым корпусом галерею, чтобы гости спокойно шли в столовую…

– Почему бы нет? – ответила Азора вопросом на вопрос. Мне показалось, что ей тоже не по себе. Неудивительно – будешь тут чувствовать себя не в своей тарелке, когда тебя и твою дочь спас гном, когда у вас прекрасные дружеские отношения, но любое твое слово может все разрушить…

Я выбрался из-под одеяла, накинул на плечи сюртук и сказал:

– Раз уж ты не спишь, пойдем, покажу тебе кое-что.

Азора взяла шаль, и мы вышли из спальни – но не стали спускаться в гостиную. Я провел Азору к выходу на чердак, зажег свет и, спустив металлическую лесенку, произнес:

– Я полезу первым, потом подам тебе руку. Не бойся, тут недалеко.

Азора улыбнулась.

– Я и не боюсь.

Мы выбрались на чердак, и я подвел Азору к небольшому окну. Подтащил табуретки – когда-то у меня была мысль перестроить чердак, сделать здесь что-то вроде дополнительной гостевой, мы сели, и я сказал, открывая окно:

– Смотри. Отсюда весь Келлеман виден.

На чердаке плыл сухой и уютный запах, под окном тихо шелестел сад и едва слышно попискивали птицы, устраиваясь в гнездах. Город засыпал – отсюда он казался россыпью золотых брызг на темной ткани. Вот мигнул один огонек, вот второй – Келлеман ложился отдыхать. Сейчас он казался не провинциальным городишкой с мальвами в палисадниках, а маленькой пещерой с сокровищами.

– Красиво, – негромко сказала Азора, и я понял, что ей действительно нравится. Она устроилась поудобнее, почти легла на подоконник. Я пошарил чуть в стороне – надо же, бутылка ванзенского сухого до сих пор была тут. Когда-то я сидел вот так же, положив подбородок на руки, а руки на подоконник, смотрел в окно на засыпающий город и чувствовал себя невероятно, недостижимо одиноким.

Пробка подалась легко, вышла с едва слышным хлопком. Я протянул бутылку Азоре, она улыбнулась и, сделав глоток, призналась:

– Однажды я почти сбежала из дома. Поругалась с родителями из-за какого-то пустяка и убежала в горы.

Я удивленно вскинул брови – надо же, она была бунтаркой. Всегда была, не только в тот день, когда сбежала из Благословенного края. И почему я решил в день нашей первой встречи, что Азора заносчивая и равнодушная ледышка? Сейчас от нее веяло теплом и искренностью.