Моя преступная связь с искусством
Шрифт:
Сестра спрашивает:
— Коляска готова?
Бравируя, отвечаю:
— Взяли юзаную в Сан-Хозе — один содомит-самаритянин отдал.
Сестра пропускает свистящие слова мимо ушей:
— Привяжи куда-нибудь к ручке тесемку красного цвета от сглаза. А на ребенка, как только родится, сразу красные носочки надень.
Вымерший ресторан похож на картину Эдварда Хоппера. Ту, где скучает, оперевшись на локоть, одинокий человек у окна.
Сестры разнятся.
Старшая коротко острижена, младшая осторожна. Старшая (куртка на кнопках, шорты-бермуды, браслетам предпочитает кастет) после провальной любви в двадцать шесть лет без оглядки бежала из города и пересекла океан. Младшая (целомудренные платья в цветочек, волосы как у русалки, ноги всегда сомкнуты тоже) цеплялась за родину, путешествуя по слепым (заколочены окна) и глухим деревням. Останавливалась в кельях вместо отелей, привозя домой святую воду в мутных бутылках — старшая не пропускала повода посмеяться над ней.
Младшая пламенем не горела — пылкая долговязая старшая всего добивалась сама: вырвалась (выросла) из ставшей не по размеру страны и испытала все на себе пока младшая пытала ее: «зачем тебе это?»
Старшая, журналюга, дылда, жердина, гневалась из-за мелочей — пропущенного мягкого знака, недостатка твердой валюты, полетевшей материнской платы в компьютере, мизерной оплаты труда. Но по жизни ходила конем. Зигзагами, хитро, с замашками, издали целясь в судьбу. Образцовая младшая, по образованию воспитатель, была тихоходной пешкой удачи, ставила ближние цели, избегала дальние страны, приобретала исключительно крупные вещи (покупные райские кущи — развлекательный центр, [1]кушетка, комод), не спала с женщинами, не садилась в машины незнакомых мужчин.
Младшая домоседски мечтала о детях; старшая, не думавшая ни о чем кроме карьеры, поспорив с сестрой, тут же рванула с места в карьер. К удивленью обеих, старшая тут же вышла в дамки и в мамки. Младшая чахла без чада — старшая сразу же зачала.
Узнав, что у нее скоро будет племянница, оглядчивая, осторожная младшая, произведя в уме несложные логические калькуляции, приписала все успехи старшей Америке и перебралась поближе к своей коротко стриженной, «прожженной», как она ее называла, сестре.
Только-только прибыв из Фрунзенска в Сан-Франциско, она подписалась на журнал «Старые советы новоиспечённым родителям», а когда ее спрашивали «есть ли у тебя дети?», с вызовом отвечала: «еще нет».
Мало того, что она пытливо читала эти «Советы», но еще и любила обсуждать статьи из него с беременной старшей.
«Если жало осы осталось под кожей младенца, немедленно соскребите его ребром вашей кредитки или пластикового удостоверения личности».
«Что мне делать? Мне не нравится, когда родственники целуют в губы мою трехлетнюю дочь».
«Приобретите ювелирное украшение для Вашей жены. Даже если Вам не удастся во время родов показать себя молодцом, золотой медальон, появившийся перед ней в родильной палате, приятно ее удивит».
Плененная нерожденной племяшкой, сестра скопом скупала коробочки с обтирательной ватой, оборочки, рюшечки (на костюмчиках, рвотно-розовых кофточках) и вазелин. Ее муж, запатентовавший «соус для пикников» (Ирена заглазно называла его «соусом для бедняков»), работал на свалке и принес оттуда спеленутую оберточной бумагой коляску — Ирена ее отправила в угол (как в наказание) — пусть постоит.
Муж сестры, возвращаясь с работы, сиял.
Заговорщицки показывал захлопнутый дипломат с неразгаданным цифровым кодом, сварщицкую маску, часы с порванным ремешком, устаревшие наладонные «палмы», настенные лампы.
Копя деньги на ЭКО, [2]выуживал из мусорной кучи игрушки, расправлял хвосты, уши из плюша, запихивал в стиральную машину, сушил (зооцид за мыльным окном), а потом продавал. В декабре подрабатывал Дедом Морозом в детских садах.
Ирена как-то ткнула пальцем в смешной садовский снимок — понурый, пощипанный Дед Мороз удерживал на коленях тощую как сосулька Снегурку.
— Какой мизерабельный Дед Мороз!
Муж сестры, выхватив фото, порвал его на куски. Губы дрожали. Почти выбегая из комнаты, он смотрел в пол. Ирена рванула за ним — он сидел за столом, уткнув голову в руки.
На прошлой работе он охранял въезд в федеральное здание, тормозя машины и проверяя «ай-ди». [3]Однако, у него был такой дурацкий, сдувшийся, как у проколотого шарика, вид, что когда он грозно махал «остановись, покажи документ», людям казалось, что это приветствие и они проезжали, махая в ответ.
Эту живую картину увидел директор. Муж сестры был уволен и пять дней подряд пил.
А потом над ним сжалились на помойке.
Ирена подумала: ну чем не материал для статьи. Сестра, устроившись няней, подтирает опрелые попы в детском саду, пока супруг ее сортирует засиженный мухами мусор.
Состоявшаяся эмигрантская жизнь!
Ирена, задумчиво, дымчато глядя на сестру, лениво отодвинула вилкой шмат сырой рыбы и потянулась.
Младшая встрепенулась:
— Смотри, не поднимай руки вверх — а то раньше времени роды начнутся.
Ирена кольнула:
— Да нет, я уж до тринадцатого числа дотяну.
— Тринадцатого нехорошо, лучше четырнадцатого, — не поняла насмешки сестра. — А как ты решила рожать?
— С эпидуралкой, конечно.
— Что, против природы пойдешь? А почему не натуральным путем? Как же женщины без обезболивающего веками рожали?!
— Рожали и разрывались в промежности, — Ирена рыгнула.
— Когда естественно, не разрывается ничего. Кстати, ты уже начала разрабатывать грудь и соски? Я сразу распознаю детей, кормящихся смесями. У искусственников вялые толстые щеки и снулые рыбьи глаза.