Моя профессия спаситель
Шрифт:
— Простите меня. — Бабушка говаривала, что если уж блюсти лицо, то до конца, а садиться в лужу, так сразу. В луже Ани хотелось оказаться еще меньше, чем любоваться гордым до невозможности корсарским профилем. — Саши, это доктор Нелдер, мой коллега.
— Саши-и, — эдак многозначительно протянул Кайрен, кривясь совсем уж пакостно.
А еще он зачем-то ладонями о поясницу оперся и принялся раскачиваться с носка на пятку.
— Да, близкие меня зовут именно так, — подтвердил гоблинолог, снимая очки и убирая их в карман. — У вас есть возражения?
— Интересно бы знать, против чего я имею право возражать, — откликнулся так же ровно Нелдер. — А,
— Насколько мне известно, не требуется. Впрочем, опять же, насколько мне известно, прав у вас тоже не так много.
— Это Бараш тебе сообщила?
— Не было такой необходимости. У меня и свои глаза имеются.
— Аж четыре!
— Ну это уж совсем глупо, господин Нелдер. Эдак мы скоро друг в друга плеваться начнем.
Ани не видела — Саши же к ней спиной стоял — но ей показалось, что гоблинолог тоже улыбнулся. Хотя и без всяких улыбок воздух едва не искрил, а дышать совсем не фигурально нечем стало — душно, будто на дворе не осень, а жаркое лето. А от метрономного покачивания Нелдера, от странной позы гоблинолога, который сгорбился, словно пытаясь сложиться внутрь себя, выставил локти наружу, прижав расслабленные, безвольно повисшие кисти к груди, становилось совсем нехорошо.
— Перестаньте! — почти крикнула Сатор.
В повисшей между ними тишине разве что молнии не сверкали. Казалось, что тишина эта трется об людей, как щетка об мех.
— Действительно, — буркнул Нелдер, наконец, перестав раскачиваться. — Битву инвалидов отложим на потом. Бараш, мне нужно с тобой поговорить. Пару минут уделишь?
Ани кивнула, очень стараясь ни на кого не смотреть, отошла в сторону. Легче не стало, духота удавкой тянула — Сатор пришлось даже верхнюю пуговицу пальто расстегнуть, ослабить узел шарфика.
— Я должен тебе объяснить, — начал Кайрен после еще одной немалой паузы.
— Ничего ты мне не должен, — пробормотала Ани.
— Должен. Ты все не так поняла.
— Что я не так поняла?
— Все.
— Отлично. Вот и поговорили, — фыркнула Сатор.
От внезапно переполнившей парк духоты, а, может, от того, что сердце колотилось в горле, голова у нее вдруг закружилась. Вернее не закружилась, но сознание поплыло в сторону, правда, тут же вернулось на место, но странно. Анет накрыло чувство, словно это все когда-то уже было. И себя она словно раздвоенной ощущала: одна говорит, а вторая, та же самая, но отдельная, из-за плеча наблюдает.
— Что ты мне можешь объяснить, Кайрен? — собственные слова она слышала четко, но как будто из-за перегородки. — Опять в ход пойдет местоимение?
— Какое местоимение? — Кажется, Нелдер в самом деле растерялся.
— Я. Ведь только его ты и выучил. «Я знаю», «я думаю», «я чувствую». Чаще, «я знаю», конечно.
— А ты бы, понятно, хотела слышать «мы»? — огрызнулся корсар.
— Да Леди с тобой! — коротко, почти истерично хохотнула Ани. — Ты мне сразу и очень понятно объяснил, что никакого «мы» нет и быть не может. Но если б неподражаемый господин Нелдер хоть изредка, хоть в виде исключения употреблял еще и «ты», было бы неплохо.
— Ну хорошо, я конченый эгоист! — рявкнул Кайрен.
Вот только рявки его почему-то не произвели на Ани никакого впечатления.
— Нет, ты не эгоист, ничего подобного! Если бы ты таким оказался, может, было и… — мотнула головой Сатор. — Ты просто чудовищно самодостаточен. Знаешь, что неприятнее всего? Равнодушие! Мне как-то сказали, что с тобой жить невозможно: либо не с тобой, либо не жить. Не жить, понимаешь? Полностью раствориться в тебе.
— Не перебор с пафосом, нет? — огрызнулся Нелдер.
— Не хочешь пафоса? Изволь! — Анет с такой силой ткнула в грудь «корсара», что тот пошатнулся. — Из кружки можно пить, мясо можно есть. В своей квартире спокойно, особенно после смены. С любимым пледом уютно. Девку можно… — Что делают с девками, Сатор пояснила четко, выговорив короткое слово по слогам. — А есть Бараш, с которой спокойно, уютно и ее тоже можно. Но кого там интересуют чувства кружки, пледа и подушки? Никого. А тебя меньше всех. Ведь значение имеет только, что ты думаешь и как это все себе представляешь.
— Я ничего не понял, — честно признался Кайрен, глядя на Ани не без интереса, наклонив голову к плечу.
— В этом-то вся проблема, — согласилась Сатор. — Знаешь, меня все время подмывало посоветовать тебе завести собаку. Но это дурной совет, потому что с ней хотя бы гулять придется. И не тогда, когда ты захочешь, а когда ей приспичит. Так что лучше не заводи вообще никого. Тебе слишком хорошо наедине с самим собой.
— Бараш, ты не права. Я…
— Знаешь, Кайрен, а я даже верю, ты чувствуешь что-то там такое. Но плед с кружкой тоже можно любить. Ведь говорят же «моя любимая чашка» или там «моя любимая книжка». Впрочем, про любовь ты вовсе не заикался. Но я-то все равно не… — Анет покрутила рукой в воздухе. — Не предмет интерьера. А ты слишком самодостаточный. Вот как-то так.
— Ну раз так… — кивнул корсар.
Выражение его лица иначе как каменным назвать было сложно, уж слишком неподвижное, да и неживое почти.
— До свидания, доктор Нелдер, — пробормотала Сатор, враз растеряв запал.
Коснулась ладонью рукава его халата, будто погладить собираясь, но передумала. Развернулась и пошла к выходу из парка. Почему-то плакать совсем не хотелось. Просто пусто внутри было, выскоблено и странно, почти стерильно чисто.
Дети — цветы жизни, это несомненно. Все таки они не только украшают, но и вносят в слишком уж размеренное, а оттого скучное взрослое существование эдакое разнообразие. Особенно разнообразным это разнообразие становится, если дите кудряво, белокуро, синеглазо, в общем, прелестно до крайности. А уж если оно выпило месячный запас бабушкиного сердечного снадобья, то скука исчезает напрочь, можно сказать, бежит в панике.
— Спасите, умоляю! — та самая бабуля, лишенная лекарства, схватила руку Анет с таким энтузиазмом, что Сатор, влекомая инерцией проклятого чемодана, едва не рухнула на старушку. — Любые средства, драгоценности, маменькой оставленные, колье, кровь мою до капли заберите — только спасите!
— Кого сначала спасать будем? — поинтересовалась Ани, пытаясь выдрать ладонь из цепких и совсем не по-старушечьи сильных пальцев.
На ее, субъективный, понятное дело, взгляд, в помощи, прежде всего, нуждалась сама бабушка, пребывающая на грани истерики, гипертонического криза, сердечного, а, может, и астматического приступа — и это все разом. Во вторую очередь, неплохо было бы помочь кошке, истошно вопящей на угрожающе прогнувшемся карнизе для занавесок. Несчастное животное чувствовало себя не слишком уютно, да и тяжелые, явно золотые серьги с крупными камнями, невесть как держащиеся на панически поджатых ушах, ему, кажется, мешали. Ну и хмурой служанке, собирающей с пола осколки — останки обеденного сервиза на сколько-то там персон — руку бы стоило, как минимум, перевязать — платок, намотанный на порез, совсем не в шутку кровью набряк.