Моя профессия ураган
Шрифт:
Не зная, что делать, он осмотрел меня. А заодно и всю комнату и постель…
— В горшок заглянуть забыли, — слетели с моих губ меланхоличные усталые слова… Он склонился над ним и отшатнулся — я честно его наполнила, чтоб не было сомнений и недостатка внимания у лекарей… Там был законный материал для осмотра — я постаралась…
— Какой кошмар! — я тщетно пыталась сделать равнодушное серьезное лицо…
Улыбаясь, аэнец подошел ко мне… Теперь он отбросил постороннее и действительно стал серьезно обследовать меня как пациентку… Вытянув
— Ты уже здорова… Я хороший врач!
Он продолжал улыбаться…
Но, все так же, будто в трансе, вдруг вздрогнул… И еще раз провел руками над солнечным сплетением…
— О черт! — выругался он, посерьезнев.
— Что такое? — расстроенно спросила я, огорченная таким резким изменением, когда мы словно были уже друзьями.
С серьезным лицом, полностью сконцентрировавшись, он водил руками, а потом откинулся с побелевшим лицом.
Я встревожено смотрела на него. Что там такое?
Но он не стал отвечать, а, отдышавшись, снова погрузился в свою странную работу, словно пытаясь проверить и надеясь, что кошмар уйдет.
— У тебя осложнение после болезни — потеряна память! — хмурый как уголь сказал он.
— Как вовремя! — хмыкнула я.
— Я не шучу! — гаркнул он.
— Я отлично помню, с чем я сюда приехала и почему, — серьезно и сурово ответила я. — И вам не удастся отвертеться, — безжалостно ответила я.
— Да я верну твои деньги и вещи! — раздраженно крикнул он. — Зачем мне эта чепуха! Но я не могу тебя отпустить! Я должен тебя вылечить, это моя честь! Да и страшно подумать, что ты можешь натворить! Ты будешь здесь, а я займусь только тобой! — не слушая возражений, приказал он.
— Благодарю покорно, — презрительно усмехнулась я. — А потом я не смогу расплатиться, ибо вы заломите такую цену, что даже король не сможет оплатить ее, как только что. И я буду пахать рабом на вас всю жизнь без всякой надежды отработать годовой бюджет среднего княжества?
Я скривилась.
— И потом, я все отлично помню, не волнуйтесь…
— Ну так скажи, как тебя зовут…
Я замялась…
— Вот-вот! — он засмеялся. — Ты кстати не смогла назвать, как я соображаю, свое имя племяннику…
Неслышно вошел тэйвонту, насторожившийся при виде этого разговора… Хотя лицо его было и так хмуро, как ночь, и он странно пристально поглядел на меня…
— Я это… — я споткнулась на слове, — соблюдаю инкогнито, — наконец гордо выпрямилась я, найдя решение близкое к правде. Я действительно скрывалась.
— Ну так скажи, кто ты по профессии и где провела детство, — насмешливо сказал врач…
Я прикусила язык…
— Как зовут этого тэйвонту? — внезапно сказал он.
— Как я могу это знать, если я его сегодня в первый раз увидела! — огрызнулась я, глянув на заклеенную рожу того.
Тэйвонту нахмурился.
— Ты это серьезно? — спросил он, пристально вглядываясь во врача.
Тот хмуро кивнул. Тэйвонту посмотрел, а потом пристально посмотрел на меня…
— Ты можешь доказать, кто ты такая?
— Я это Я! — хмуро сказала я.
— И она не в состоянии знать, что у нее было? — продолжал допытываться тэйвонту.
Тот покачал головой.
— Может и помнить… Близкая память может сохраниться…
— Как благородно и правдоподобно, — ухмыльнулась я. — Мол, я полностью искренен… Но есть сомнение… А вот это видели?! — я помахала перед лицом аэнца листком, на котором была перечислена каждая мелочь, бывшая на мне перед потерей сознания. — Я перечислила это сразу, как очнулась, ибо делать было нечего!
Я взяла ручку, чтобы дописать еще один пункт, но тэйвонту, резко наклонившись, вдруг вырвал у меня листок из рук…
— Так-так… — сказал он удовлетворенно, — значит пятьсот золотых двадцаток? А не тридцать семь?
— Там не все перечислено, — снисходительно сказала я, обмахиваясь другим листом бумаги, как веером… — Вон, видишь, большая цифра пятьсот поперек?
(Это я только что механически рисовала во время разговора) — Может, чужие деньги я пустила отдельно… И к тому же это только первая часть…
Листок действительно был полностью исписан.
— А где же вторая? — ехидно спросил тэйвонту.
— А это вы спросите у доктора, — откровенно глумясь и поймав его в его собственную ловушку, ответила я. — Они осматривали меня каждый день, а листок лежал на столе… Откуда ж я знала, что мне готовят такую пакость? Я и предположить не могла нечестности или жадности в аэнце! Им и так порядочно платят, а я могла платить…
Тэйвонту прикусил язык. Крыть было нечем. И кто бы поверил, что человек, укравший деньги, не украл бы, заметив, простой листок? Смяв его? Даже дядюшке не поверили бы, а он осматривал комнату, когда я лежала…
— Тебе никто не поверит…
— Я опрошу людей и найду свидетелей… Которые видели, как я приехала, и на чем…
— Я уже опросил, — угрюмо бросил тэйвонту, — ты действительно прибыла на молодом коне… ослепительно белой кобыле или жеребенке благородных кровей фантастической красоты… Который один, наверное, стоил состояние, за которое можно купить почти пол города… Люди говорят, подобной красоты и утонченности кобылы встречаются раз в столетие… Врут, конечно…
Я хмыкнула. Аэнец слушал, как завороженный…
— Но, что несомненно, что жеребенок уже был обучен как боевой конь, ибо тяжело искалечил пятерых людей и так и не дался себя взять не хозяину… Что одно уже повышает его ценность в несколько раз, ибо так обученный конь-боец ценится среди знати на вес золота, а ведь она была еще маленькая… А тебя слушалась и была покорна… А проданная племянником местному конокраду и объездчику лошадей за безумную сумму…
— Что?!? — вскричал аэнец.
— …И, проданная местному укротителю лошадей Конану, — продолжал механическим голосом перечислять мои грехи тэйвонту, — убила его, и вырвалась на свободу…