Моя пятнадцатая сказка

Свительская Елена Юрьевна

— Да отчего ж не сходить? — улыбнулся он ей. Впервые улыбнулся за несколько веков.

— Только люди боятся ее, — потупилась молодая женщина смущенно, — И нелюди. Она страшная.

Он вспомнил сестру свою Кэ У, которую тоже многие боялись и презирали из-за изуродованного лица. Да в мире не одна она была из калек. Не она одна так мучилась, покуда не разглядят сердце доброе у ней. Если разглядят. Если ценят именно сердце.

— Так и я не совсем человек, — старик погрустнел, вспомнив свою Кэ У, — Так… если то порадует ее, отчего б не сходить?

— Только… —

в глаза ее то вспыхнула надежда, то погасла, — В горах она живет. Не здесь.

— Да ничего, прогуляюсь, — сказал мужчина серьезно, — Не так-то и хотел сходить я в Хэйан. Позже дойду.

Она, счастливая несказанно, руку сжала его благодарно. Да низко ему поклонилась. Нищему оборванцу. Аристократка!

— О, спасибо вам, о почтенный монах!

— Кто? — спросил он растерянно.

Она посмотрела растерянно на него. Он не сразу вспомнил, что в последние недели… или, хм, года?.. Он в общем притворяется монахом. Но ведь обещал. И она ждала с надеждой. Решил цветок отнести.

Шел, шел… пришел в горный лес. А далекова-то та подруга была. Впрочем, он уже местность островной страны знал в общем-то хорошо. Хотя особо в этом лесу не застревал.

Шел, шел…

А потом вышел на поляну. Увидел ее и застыл.

Красивейшая женщина лет тридцати танцевала в солнечных лучах. Нежных оттенков двенадцать слоев длинных кимоно. Волосы длинные черные струились по ткани шелковой нежно-голубой с желтой подкладкой аж до земли. Как здесь и любили. Руки хрупкие, тонкие взмывали из многослойных широких рукавов. В каждой руке она сжимала красивый веер с цветущей сливою красною и иероглифами. Редкими кровавыми росчерками были лепестки меж черных ветвей и иероглифов, на белой бумаге-основе. Она изящно и медленно двигалась. Да, совсем не так танцевали в Поднебесной! Или, все же, что-то и тут позаимствовали?.. Вон то движение?..

А потом он уже и вспоминать забыл. Завороженный ее изящными движениями, как плыла она по воздуху, как струился за нею аромат благоуханий из коры жженой редкого какого-то хвойного местного дерева. Как изящно струились запястья ее рук. Глаза ее грустные задумчивые. Она танцевала ни для кого. И как будто только для него, случайно увидевшего ее?..

Она повернулась еще раз. И Старый шаман вдруг заметил, как плывут за ней пять пушистых хвостов. Лисьих. Кумихо?.. А, нет, здесь их звали кицунэ. Немного другой народ. Хотя тоже красотки их немало голов задурили мужчинам из людей.

Она еще немного потанцевала, потом наконец-то спросила:

— Зачем почтенный монах пришел в мой лес?..

Значит, заметила его. Красовалась.

— Принес вам цветок, — он протянул его ей и вдруг смутился

Совсем уж скромный был цветок. Ей-то, такой красавице! Но… а почему подруга сказала, что ей цветов не несли? Разве ж это возможно?!

Повернулась к нему кицунэ, взглянула в глаза ему растерянно:

— Мне?.. Цветок?..

— А отчего женщине красивой цветок и не подарить?..

Смутился и потупился.

— Точнее, подруга

ваша просила о том. Она так сказала. Я имя забыл спросить ее.

— Но, знаете… — она смущенно подошла поближе, шагах встала от него в семи, — Мне мужчины не дарят цветов. Совсем.

— Это почему? — вдруг зажглось искрою любопытство в нем.

Уж сколько он эпох ни пережил, сколько стран и народов не обошел, а везде мужчины дарили прекрасным женщинам цветы.

— Я… — она смущенно потупилась.

Но он ждал. Долго ждал ее ответа. Ему терпение проявлять было несложно: уж за столько-то лет, проведенных далеко от Желтой реки!

— Я проклята! — призналась женщина наконец.

— Я тоже проклят, — усмехнулся вдруг старик.

Она поглядела на него с любопытством. На спину его ровную, плечи широкие. Лицо, хотя и в морщинах, но улыбчивое. Да волосы густые седые. Собранные в пучок, да скрепленные… хм, шпилькой из Поднебесной?.. Хотя и простой, из дерева, но в Нихон так не носят уже. Потом сожаление зажглось в ее глазах. Отступила красавица от него на несколько шагов. А он почему-то вдруг огорчился ее отдалению.

— Я… я смерть мужчине принесу, который дерзнет меня любить.

— А меня прокляли, что буду бессмертным, — серьезно ответил вдруг он.

Она его с любопытством оглядела с ног до головы, приметила ноги мускулистые — кимоно его было чуть ниже колен, руку мускулистую, с которой рукав сполз, пока цветок ей протягивал. Обошла его медленно, обнюхав, незаметно почти — но он догадался — шелестя слоями бесчисленными широких своих одежд, обвевая его запахом жженой коры хвойного дерева породы редкой, вот как побеги того вьюнка обвивали ограды и стебли деревьев.

Наконец, обойдя, остановилась. Перед его лицом.

— А странная встреча. Вы не находите?

— Удобное совпадение, — он ухмыльнулся, — Вроде, — потом уж сразу помрачнел, — Но, впрочем, простите наглость дерзкого старика, молодая госпожа! Ваше тело упругое и свежее, от него веет ароматом молодости, — поглядел на нее еще, прищурившись, — И красоты. Красоты несказанной. А я — уже дряхлый старик. Я ни о чем мечтать не посмею.

— Но, все-таки… — она ступила к нему, а он напрягся под взглядом ее черных глаз, как мрамор черный, как нежная мягкая ночная темнота. А кожа у нее была белая-белая. Что с черными струями длинных прямых волос и с глазами черными смотрелось необыкновенно.

Потом вдруг, совсем вплотную к нему ступив — он с наслаждением вдохнул непривычный ее аромат, пропитавший складки ее одежды и пряди волос — спросила с улыбкою, как будто застенчивой, но с глазами насмешливыми:

— Но вы все-таки хоть немного мечтали?.. Обо мне?..

Что-то шевельнулось в его душе. После стольких веков и лет. Он едва удержался от искушения коснуться ее распущенных волос. Наверное, как шелк нежные?.. И вообще, даже в пору юности своей в борделях лучших Поднебесной он не встречал такой хрупкой и яркой красоты. Да, впрочем… куда это мысли поползли дурня старого?!