Моя рыба будет жить
Шрифт:
— Что же мне делать? — дождь ударил ей в лицо, когда она повернулась обратно к вороне. — Лети, — сказала она. — Пожалуйста, лети и найди его.
Ворона продолжала внимательно на нее глядеть.
Какая глупость, подумала она. С птицей разговаривать. Но вокруг никого не было, и звук собственного голоса почему-то помог ей успокоиться.
Ворона вытянула шею, встряхнула перьями. Рут взвалила на плечо тяжелый слинг с дровами и направилась к дому. «Кар!» — опять закричала ворона, и, обернувшись, она увидела Оливера, как он выходит из-за раскачивающихся деревьев, весь мокрый от дождя. Увидев ее с дровами на плече, он развел руками. Его мокрые ладони были пусты. Кота не было.
Нао
1
Решение покончить с жизнью реально улучшило
Впервые в жизни у меня был проект и цель, на которой следовало сосредоточиться. Мне нужно было понять, чего я хочу добиться за оставшееся мне время, и вот так я пришла к пониманию того, что хочу записать историю жизни старой Дзико. Дзико была такой мудрой и интересной, и теперь, как я подумаю о том, что провалила свой проект — рассказать ее историю, мне хочется плакать.
2
Причина, по которой я проводила дни в парке Уэно, затерявшись в вишневом цвету, состояла в том, что Бабетта все еще злилась на меня и, естественно, в школу я не ходила. Я так там и не была с тех пор, как обрила голову и обрела суперпауэр, и, по большей части, я чувствовала по этому поводу только огромное облегчение, но теперь, когда учебный год был практически окончен, мне стало еще и немножечко грустно. Я ходила сдавать вступительные экзамены в старшую школу, как и обещала маме, и с треском их провалила. В ту же минуту, как я села за парту, я поняла, что влипла. В классе, где проводились экзамены, было ужасно жарко, и туда битком набились подростки в форме, и вся эта масса тряслась в мандраже, воняла подростковым потом и полиэстром. В воздухе стояло густое облако феромонов — их практически пощупать можно было, и мои сочные, такие интересные мозги превратились в свинец. Тяжелые, тупые, инертные. Все, чего мне хотелось, — положить голову на парту и заснуть.
Оказалось, добрая часть материала была-таки мне хорошо знакома, особенно раздел по английскому, но на большинство вопросов я даже отвечать не стала. Оценки у меня были такие низкие, до смешного, будто я умственно отсталая или еще что, но я, такая, ну и что, плевать. Сильно меня это не беспокоило, ну, немного только, потому что теперь я знала, что никогда не попаду в старшую школу и не узнаю все те вещи, которые знал мой двоюродный дед Харуки № 1 до того, как умер. То есть, конечно, ты можешь сказать, какой смысл что-то учить, если все равно собираешься покончить с собой, и это правда, но ведь были же люди, и они все равно старались, и в этом есть что-то ужасно благородное.
Вот, например, супергероиня старой Дзико Канно Сугако — она продолжала учить английский и вести дневник до того самого дня, как ее повесили. Мне кажется, она — хороший образец для подражания, хотя, конечно, она императора собиралась бомбой убить.
Короче, теперь я знала, что время мое на земле ограничено, и не хотела тратить больше ни одного драгоценного момента на дурацкие свидания, и это серьезно взбесило Бабетту. Она сказала, я занимаю ценный рабочий столик у «Фифи», и что мое царапанье ручкой создает занудную атмосферу. Я попыталась убедить ее, что писатель — как раз аутентичная деталь, как в настоящем французском кафе, но она не согласилась и наконец предъявила мне ультиматум. Или иди на свидание, или выметайся.
Ладно. Плевать.
Это было вчера.
Она резко отвернулась, а я продолжала писать, следя за ней краешком глаза. Она заговорила с клиентом за одним из соседних столиков, и тот повернулся на меня посмотреть, и я просто поверить не могла, это был тот противный хентай, которого я описывала в самом начале. Тот, с сальными волосами и нездоровым цветом лица, которому нравилось смотреть, как я подтягиваю носки? Он тут постоянно торчит, но мне казалось, он скорее из тех, что только пялятся, не похоже, чтобы он смог наскрести денег на свидание.
— Свидание, — произнесла она одними губами.
Вздохнув, я захлопнула дневник и пошла за ней в гардероб, где она выудила из декольте тощую пачку купюр, отслюнила несколько штук и вручила мне.
Я глядела на нее с удивлением.
Она пожала плечами.
— Рию тебя избаловал, — сказала она. — Пора тебе реалистичнее взглянуть на мир.
— Я не собираюсь делать это за столько! — сказала я, пихая ей деньги обратно. — У меня, знаешь ли, самоуважение есть.
Улыбка на ее хорошеньком кукольном личике медленно раздвинулась, стала опасной. Она толкнула меня к стенке и схватила за подбородок, глубоко запустив костяшки пальцев в мякоть под подбородком, где кости сходятся буквой «V», прямо над горлом. Я подавилась от боли — она была такой сильной, что меня чуть не стошнило.
— Это забавно, — сказала она. — Такие, как ты, самоуважения не заслуживают. Так что ты просто перебьешься.
Она взяла меня за щеки обеими руками и ущипнула так сильно, что у меня слезы навернулись на глаза. Потом потянула за щеки так, что мы практически касались лбами, и два ее глаза стали одним ужасным глазом, темным и блестящим среди оборочек и кружев.
— Тебе повезло, что я такая добрая, поделилась с тобой хоть чем-то, — сказала она. — Проблема с тобой в том, что ты слишком американка. Думаешь только о себе. Ленишься. Тебе бы преданности поучиться, и стараться надо побольше.
Она в последний раз хорошенько меня ущипнула и отпустила.
Я откинулась на висевшие за спиной пальто и сползла по стенке. Склонив голову набок, она внимательно меня оглядела, потом наклонилась и потрепала по горящей щеке.
— Такая розовенькая, — сказала она. — Такая хорошенькая, — а потом дала мне пощечину. Выловила пальто моего кавалера и бросила мне.
— Хорошо повеселиться, — сказала она, изящно повернувшись на каблуках так, что взлетели юбки, и с того места, где я сидела на полу, мне были видны оборочки на ее трусиках, когда она процокала к двери.
Не помню, как звали того хентая. Может, я вообще так этого и не узнала. Он ждал меня у ресепшена рядом с голой дамой в фонтане. Я отдала ему пальто. Он взял, даже не посмотрев мне в глаза. Пробормотал что-то, я так и не поняла что, и вышел, явно ожидая, что я последую за ним. Крошечный лифт был совсем пуст, и мы стояли там в неловком молчании, наблюдая, как закрываются двери, не зная, что сказать и о чем вообще тут можно разговаривать. Через пару этажей двери открылись опять, и в лифт ввалилась большая веселая компания, и внезапно я оказалась прижатой к нему. Я почувствовала у себя на шее его кислое дыхание, когда он начал лапать меня под юбкой, наваливаясь сзади. Я хотела закричать: «ЧИКАН!» [147] , как, предполагается, надо делать, когда в метро к тебе лезет какой-нибудь извращенец, но не стала. В конце концов, он заплатил, и если ему хотелось начать немного заранее, что я могла сказать? Когда лифт остановился и все вышли, он с помощью пальто замаскировал спереди штаны и, спотыкаясь, направился вниз по улице, оглядываясь через каждые пару шагов, чтобы посмотреть, иду ли я за ним. Я могла бы убежать, но не сделала этого. Я просто шла за ним, потому что он заплатил и смыться было бы бесчестно. Я просто поверить не могла, каким ничтожеством он был, но самоуважения у меня не было, так что это было не важно. Социальные навыки у него начисто отсутствовали. Он не предложил мне купить симпатичный свитерок или кейтай. Он не предложил мне выпить, и в отеле, куда он меня отвел, не было даже мини-бара. Ни шампанского, ни бренди, только автомат в холле, торгующий пивом и сакэ в стаканчиках. Эти стаканчики напомнили мне о папе, потому что именно из таких он и пил в тот вечер, перед тем, как свалиться на рельсы под скоростной экспресс до Чуо. Ужасно депрессивно, но по-любому мой кавалер был чересчур прижимист, чтобы покупать мне сакэ.
147
Чикан