Моя рыба будет жить

Озеки Рут

Ворона?

Слово появляется на горизонте, черное на фоне невыносимого сияния, и, приближаясь, оно начинает вращаться и менять очертания, удлиняя свои «О», образующие спину и гладкое брюшко, поворачивая «А», которое превращается в голову, широко раскрывая клюв, «Р» уплощается, становится хвостом, «Н» поджимает лапки. «В» расправляет крылья, взмахивает ими раз, другой, третий, и вот, уже совершенно оперившись, она летит.

Это

джунглевая ворона прилетела ее спасти! Вновь собравшись с духом, она бросается за вороной, которая перелетает с ветки на ветку, но ей приходится бежать по земле, и тропа усеяна камнями. Каждый раз, как она спотыкается или замедляет бег, ворона садится на ветку и поджидает, склонив голову набок и наблюдая за ней черной бусиной глаза. Она, похоже, куда-то ее ведет. Издалека доносятся звуки большого города; вот она взбирается по каменистому склону и оказывается посреди широко раскинувшегося городского парка, над искусственным озером. Края водоема заросли лотосами и камышом, но середина чиста. Уже закат, но несколько прогулочных лодочек пастельных цветов в форме длинношеих лебедей все еще скользят по зеркальной поверхности воды, оставляя за собой V-образные следы, пестрящие мазками розового, желтого, голубого. Пруд замыкает в кольцо широкая асфальтированная дорожка с расставленными через равные интервалы скамейками, будто цифры на часах.

На одной из скамеек, под плакучей ивой, сидит человек. Он бросает кусочки хлеба шайке задрипанных ворон, которые скачут, хлопают крыльями и склочничают друг с другом. Ворона приземляется у ног человека, подняв облако пыли; остальные отскакивают. Рут идет следом и садится на скамейку рядом с ним.

— Вы — участник? — спрашивает он.

— Участник?

— Клуба?..

— Не думаю.

— Ох. — Он явно падает духом. Смотрит на часы.

Она замечает пластиковый пакет у его ног.

— Брикеты? — спрашивает она, и видит, как он испуганно съеживается. — Странное время для барбекю.

Она глядит на пастельные лодочки, рассекающие озерную гладь. У них длинные, изящные шеи в форме вопросительных знаков и проникновенные лебединые глаза.

Человек прочищает горло, будто там что-то застряло.

— Вы уверены, что вы — не та, кого я жду?

— В общем, да.

— Может, вы здесь тоже с кем-то встречаетесь?

— Да, — говорит она. — С вами.

— Со мной?

— Да. Вы — Харуки № 2, верно?

Он глядит на нее во все глаза.

— Как вы узнали?

— Мне сказала ваша дочь. — Она бросается в разговор очертя голову, на честном слове и на одном крыле.

— Наоко?

— Да. Она, ммм, сказала, вас можно найти здесь.

Теперь он преисполнился подозрений.

— Откуда вы знаете мою дочь?

— Я ее не знаю, — отвечает она. Ее мысль лихорадочно работает. — То есть мы… подруги по переписке.

Он оглядывает ее.

— Вы немного староваты, чтобы быть ее подругой по переписке, — ляпает он.

— Ну, спасибо.

— Я не имел в виду… — начинает он, но тут ему в голову приходит другая мысль. — Вы с ней в интернете познакомились? Вы — из этих интернет-маньяков?

— Конечно, нет.

— Ну,

слава богу, — отвечает он, расслабляясь. — Интернет — это просто отхожее место. Простите за выражение, — он бросает кусочек хлеба воронам. Вновь погружается в себя. — Никогда мы не думали, что все так получится…

— Ничего страшного, — говорит она. — Вообще-то, я ее на пляже встретила. На прогулке. Это было после шторма.

— А, — говорит он, кивая. — Это хорошо. Ей бы нужно побольше бывать на свежем воздухе. Мы часто бывали на пляже, когда еще жили в Калифорнии. Я беспокоюсь за нее. Знаете, она учебу бросила.

— В школе?

Он кивает, потом бросает воронам еще крошек.

— Я ее не виню. Ей приходилось сносить издевательства. Они страшные вещи про нее в интернет выкладывали.

Повесив голову, он вздыхает.

— Я программист, но сделать ничего не могу. Как только что-то туда попадает, оно там и остается, понимаете? Навсегда к человеку прилипает.

— Вообще-то у меня противоположенный опыт, — говорит она. — Иногда я ищу что-то, и в одну минуту информация здесь, вот она, а в следующую — пффф!

— Пффф?

— Уничтожена. Стерта. Вот так, — она щелкает пальцами.

— Уничтожена, — говорит он. — Хммм. И где же вы получаете такие результаты?

— Ну, в основном на острове, где я живу. Мы немного отстаем от остального мира во времени, и связь с большой землей у нас не слишком надежная.

Он поднимает брови.

— Интересная идея, — говорит он. — Мне самому всегда казалось, что время — штука не слишком надежная.

Приятно сидеть с ним на скамейке в парке и болтать, но мозг внезапно сводит судорогой, и она понимает, что время ее на исходе. Она встряхивается и пытается сосредоточиться.

— Вы хотите выслушать послание дочери или нет?

Она видит, как его перекашивает, но потом он кивает.

— Конечно.

— Хорошо, — она поворачивается на скамейке лицом к нему, чтобы он понял — это всерьез. — Она говорит: «Пожалуйста, не делай этого».

— Не делай чего? — спрашивает он.

Она указывает на пакет у его ног.

Его взгляд следует за пальцем, и плечи у него опускаются.

— О. Это.

— Да, это, — говорит она сурово. — Она беспокоится о вас, знаете ли.

— Правда? — В глазах у него вдруг загорается искорка какого-то чувства, но так же быстро угасает. — Что ж, потому-то лучше и покончить с этим как можно скорее, чтобы ничто не мешало ей жить своей жизнью.

Этот ответ ее бесит.

— Вы уж простите, что я вам это говорю, но нельзя быть таким эгоистом.

У него удивленный вид.

— Эгоистом?

— Конечно. Она — ваша дочь. Она любит вас. Как вы думаете, каково ей будет, если вы ее бросите? Это не то, что она сможет пережить. Она знает, что вы задумали, и если вы доведете дело до конца, она тоже намеревается покончить с собой.

Его бросает вперед; скорчившись, уперев локти в колени, он прячет в ладонях лицо. Воротник белой рубашки влажен от пота; сквозь ткань просвечивают контуры майки без рукавов. Тощие лопатки дергаются, как крылья у только что вылупившегося птенца — толку от них немного.