Моя семья, мой друг, мой брат
Шрифт:
– Давай просто прогуляемся по скверу, хорошо?
***
Меньше всего Глеб был готов к тому, что скажет Саша. В голове Поддубного суматошно мельтешили разные мысли – Саше что-то нехорошее сказали врачи в роддоме, что-то стряслось с Анюткой, у Саши неприятности на работе – но к этому Сашиному вопросу Глеб был совершенно точно не готов.
– Глеб, ты знаешь некоего Находкина Игоря Алексеевича?
В сквере, засаженном берёзами и елями, почти не было людей, шум автомобилей звучал приглушённо. В этой тишине имя бывшего любовника прозвучало чётко, словно выписанное
– Откуда… Саша, почему… Чёрт… Да, я знаю Игоря. А ты…
– Он мой пациент. Лежит в нашем отделении, я его курирующий врач.
– Что с ним? – Саша не уловил в голосе Глеба тревоги. Просто этот уже родной голос стал таким же безжизненным, как вымороженный осенний воздух.
– Обострение хронического гастрита, ничего опасного.
– Ясно.
– Глеб, он спросил, встречаешься ли ты со мной. Кто он для тебя, этот Игорь?
Вот и всё. Глеб не остановился, даже не споткнулся. Продолжал шагать, механически переставляя ноги. Шаг, второй, раз-два-три-четыре. Это не дорожка в сквере. Это последние шаги к пропасти, в которую уже летит Глеб Поддубный.
– Всё, ну всё, я сказала! Конец связи! – пробегавшая мимо девушка тихо засмеялась в телефон. – Нет, ты первый клади трубку!
«Всё, всё, всё. Конец связи, – эхом отозвалось в ушах Глеба. – Всё, всё, всё…»
– Глеб… Ответь.
– Игорь Находкин – мой бывший. Я гей, Саша.
– Так… Это тот человек, который бросил тебя, а потом выносил мозги? Тот, о котором вы разговаривали с Машей?
– Да.
Впереди темнел забор. Сквер заканчивался. Через ворота в заборе можно было выйти на одну из центральных улиц. Уже было видно, как по проезжей части проносятся машины.
– Глеб, остановись.
Поддубный послушно замер. Какая теперь разница? Всё равно всё закончилось.
– Хочешь, я назначу Находкину курс очистительных клизм с марганцовкой?
Даже если бы небо сейчас рухнуло на землю, Глеб не удивился бы так сильно. Когда до него дошло, что именно только что сказал Саша, Поддубный только и сумел, что развернуться к нему лицом. Саша улыбался. Своей широкой мальчишеской улыбкой, так шедшей ему, заставляющей забывать про Сашин давно уже не мальчишеский возраст.
– Что?..
– Хотя нет. Судя по тому, что он теперь женат на женщине и лишён некоторых… кхм, привычных радостей, от клизм он будет получать только удовольствие, да? Точно! Глеб, я ему пропишу курс слабительного и жидкую диету! И мочегонное до кучи!
– Сашка, ты… ты… чёртов пошляк! Извращенец!
– А что, неплохая же идея?
Они очень часто смеялись вместе. Глеб и Саша, Машка, Анютка – они так много и так искренне смеялись за то время, пока срастались душами, становились семьёй. Но ещё ни разу Глеб не смеялся с Сашей так – до икоты, до слёз. И сквозь слёзы.
***
– Машке ничего не говори. Я сам ей скажу.
– Хорошо, Саш.
– А этот молодой… Лёня, да? Ты с ним?..
– Нет. Между нами ничего нет. Просто случайно столкнулись. Он работал на кафедре.
– Но он тоже гей?
– Не знаю. Сейчас – не знаю.
– Но между вами что-то всё-таки было, да?
– Один раз. Ещё до нашего с тобой знакомства.
– Ясно. Глеб, езжай домой. Анюта тебя ждёт. И позвони, когда доберёшься.
– Хорошо, Саша.
В палату к Маше Глеб не стал заходить. Дождался, пока Саша осторожно затворит за собой дверь, пошарил в карманах, выискивая номерок из больничного гардероба. А потом упрямо вздёрнул подбородок и решительно вышел из родильного отделения. Только свернул не в сторону выхода, а начал подниматься по лестнице – наверх, в отделение терапии, откуда час назад спустился Саша.
***
Игорь явно кого-то ждал, потому что вскинулся навстречу Глебу с уже какой-то начатой фразой, но будто подавился так и не прозвучавшими внятно словами. Глеб смотрел на человека, когда-то так много значившего для него, и не узнавал.
Нет, Игорь не растолстел, как многие знакомые Глеба после женитьбы, остался таким же худощавым и гибким. И строгая, почти классическая красота его лица никуда не делась. Но глаза Игоря показались Глебу тусклыми, как пластмассовые пуговицы. Что-то ушло из этих глаз, какая-то солнечная искорка, что ли. А ещё у Находкина изменился голос. Тоже потускнел.
– Надо же… Что, уже доложили, что я про тебя спрашивал?
– Привет, Игорь. Как ты себя чувствуешь?
– Вот только не надо изображать доброго самаритянина, Глеб. Как может себя чувствовать человек в больнице, по-твоему? Плохо, конечно. А ты пришёл полюбоваться, какой я стал развалиной?
– Не прибедняйся, – Глеб поискал глазами, куда можно присесть, и выдвинул стул из-за стола. – Для развалины ты очень неплохо выглядишь.
– А ты вообще цветёшь и пахнешь, как посмотрю. И новым любовником обзавёлся, да? А ты в курсе, что он женат?
– Игорь, скажи мне, пожалуйста, какое твоё дело, как я выгляжу и с кем сплю? Тебя-то это должно волновать меньше всех, или я неправ?
– Меня волнует твоя репутация! Ты же крупный учёный, ты у всех на виду! Подумай, как это воспримут твои коллеги! Мало того, что гей, так ещё и семью разрушаешь!
– Не твою же. Почему тебя это так задевает?
Игорь наверняка ждал, что Поддубный начнёт оправдываться. Начнёт что-то объяснять, выкручиваться, просить, чтобы он хранил всё в тайне. Но Глеб просто смотрел на него и ждал ответа. Спокойный, собранный, без малейшего намёка на то, что его как-то задевают полные едкой горечи слова Игоря.
– Я просто хочу уберечь ещё одного идиота от непоправимой ошибки.
– Вот как? По-твоему, если человек связывается со мной, он совершает ошибку?
– Да! – Игорь больше не подбирал слов. – Ты чудовище, Глеб! Ты заставляешь всех, буквально всех влюбляться в тебя! Тебя забыть невозможно! Я до сих пор… до сих пор, всё, всё, что я делаю – с оглядкой на тебя! Я статьи пишу так, как нравится тебе! Одеваюсь так, как тебе нравится! Даже стригусь так же!
– И что, в чём моя вина, Игорь? Я не лезу в твою жизнь. Ты сказал – всё закончилось. Я это принял. В чём ты сейчас пытаешься меня обвинить? В том, что до сих пор не можешь меня забыть? Думаешь, если сделаешь мне сейчас больно, у тебя это получится?